Ты найдешь - я расправлюсь - Джеймс Хедли Чейз

Карлотти промолчал. Гранди заерзал на стуле, почему-то заинтересовавшись своими ногтями.

Чалмерс продолжал жестким голосом:

– Заключение должно быть именно таким – несчастный случай.

– Мое дело предоставить коронеру факты, а уж решение принимает он, – спокойно ответил Карлотти.

Чалмерс посмотрел на него даже с некоторой долей недоумения. Он не привык слушать возражения.

– Та-ак. Как зовут коронера, которому поручено заниматься этим делом?

– Синьор Джузеппе Милетти.

– Здесь? В Неаполе?

– Да.

– Где находится тело моей дочери?

– В морге Сорренто.

– Я хочу его видеть.

– Разумеется. В этот нет никаких трудностей. Скажите только, когда вы захотите туда отправиться, и я вас провожу.

– Это излишне. Терпеть не могу, когда за мной ходят по пятам. Меня проводит Доусон.

– Как хотите, синьор.

– Только договоритесь с кем полагается, чтобы я мог ее увидеть.

Чалмерс вынул новую сигару и стал срывать с нее обертку. Впервые с момента нашего разговора он взглянул в мою сторону.

– Итальянская пресса занята этим делом?

– Пока нет. До вашего приезда нам удалось ее удержать.

– Вы поступили правильно. – Он повернулся к Карлотти. – Благодарю вас, лейтенант. Если мне захочется узнать новые детали, я вам позвоню.

Карлотти и Гранди одновременно поднялись, понимая, что аудиенция закончена.

– К вашим услугам, синьор.

После их ухода Чалмерс еще несколько минут неподвижно сидел за столом, уставясь на свои руки, потом негромко выругался:

– Макаронники! Дерьмо!

Я решил, что пора передать ему шкатулку с драгоценностями, которую мне вручил с такими церемониями Карлотти. Я поставил ее на стол перед Чалмерсом и сказал:

– Вот, сэр. Это принадлежит вашей дочери. Нашли на вилле.

Он нахмурил брови, открыл ларчик и осмотрел его содержимое. Потом перевернул его, вывалив украшения на стол. Джун моментально вскочила с места и подбежала к столу. С большим удивлением она проговорила:

– Неужели ты все это ей подарил, Шервин?

Ткнув негнущимся пальцем в бриллиантовое колье, он сердито сказал:

– Я никогда бы не стал дарить таких вещей девчонке!

Джун протянула было руку к сверкающему великолепию камней на столе, но он резко отвел ее руку и грубо прикрикнул:

– Не трогай! Сядь на место!

Пожав плечами, она отошла на свое место и села.

Чалмерс вернул драгоценности на место. С коробочкой он обращался так, как будто та была сделана из яичной скорлупы.

Долгое время он сидел неподвижно, уставившись на шкатулку. Я гадал, что он собирался предпринять. А он явно что-то задумал. Он снова обрел форму, снова стал Большим Человеком. И Джун, глядевшая в окно, и я, глядевший на свои руки, снова были пигмеями.

– Позвоните этому Джузеппе, или как его там, – сказал Чалмерс, не глядя на меня. – Словом, коронеру.

Я нашел в справочнике номер телефона, позвонил на станцию и попросил соединить его с нами. В ожидании разговора Чалмерс продолжал:

– Предупредите прессу – никаких подробностей. Пусть просто напишут, что во время каникул Элен сорвалась со скалы и разбилась насмерть.

– Понятно.

– Будьте здесь завтра утром, я в девять хочу поехать в морг.

Из кабинета каронера наконец ответили. Я попросил к телефону Малетти и, когда он подошел, сказал Чалмерсу:

– У телефона коронер.

Он взял у меня трубку.

– Все в порядке, Доусон. Беритесь за дело. Никаких подробностей.

Выходя из комнаты, я услышал, как он объявил:

– Шервин Чалмерс у телефона…

Я не знаю, как он это делал, но в его устах это имя звучало особенно значительно и грозно.

I

На следующее утро, в девять часов, я подъехал на прокатном «роллсе» к отелю «Везувий».

Все итальянские газеты сообщали о смерти Элен. Каждая поместила фотографию – Элен в очках с роговой оправой, с зачесанными назад волосами и с серьезным взглядом. Словом, все, как в первую нашу встречу.

Вчера вечером, едва только я вышел от Чалмерса, я связался с Максвеллом и хорошенько проинструктировал насчет подачи всей истории.

– Спусти все на тормозах, – сказал я. – Ничего сенсационного – просто несчастный случай. С каждым может случиться. Каникулы в Сорренто, съемки восхитительных видов натуры. Бедняжка так увлеклась пейзажами, что оступилась и загремела с утеса.

– И ты воображаешь, что хоть один дурак слопает эту парашу? – заорал он. – И никто не станет допытываться, что она делала в одиночестве в такой шикарной вилле?

– Знаю, знаю, – ответил я, – но наша версия именно такова, и ты должен ее держаться. На все вопросы мы будем отвечать по ходу их появления. Старик хочет, чтобы история была подана в таком виде, и если ты хочешь сохранить свою работенку, в таком виде ты ее и подашь.

Я повесил трубку, не слушая его возражений.

Когда утром я просмотрел свежие газеты, то увидел, что Максвелл выполнил инструкцию буквально. Было сообщение, была фотография и все… Голые факты, все с ноткой сочувствия и без всякой истерики. Никаких идиотских комментариев.

В десять минут десятого Чалмерс вышел из отеля и забрался на заднее сиденье «роллса». В зубах сигара, под мышкой кипа утренних газет. Мне он даже не кивнул.

Я знал, куда он хочет ехать, и не стал тратить время, задавая вопросы. Я сел рядом с водителем и велел ему ехать в Сорренто.

Я был слегка удивлен, что Джун Чалмерс с нами не поехала. С моего места я мог хорошо видеть в зеркальце выражение лица Чалмерса, когда он читал газеты. Он просматривал их очень быстро и целенаправленно, бросая газеты после прочтения на пол.

Когда мы подъехали к Сорренто, он разделался со всей пачкой. Он сидел, курил сигару, глядел в окно и общался с единственным, достойным его общения, собеседником – с самим собой.

Я указал шоферу путь к моргу. Когда мы остановились у маленького здания, Чалмерс выбрался наружу, жестом велел мне оставаться в машине и пошел в морг один.

Я закурил сигарету и постарался не думать о том, что сейчас увидит Чалмерс. Легко сказать! Изуродованное тело и разбитое лицо Элен не оставляли меня ни на миг и преследовали в кошмарах прошлой ночи.

Чалмерс пробыл внутри минут двадцать.

Вышел из морга он тем же твердым шагом, каким заходил. Крепкие зубы все так же сжимали сигары, вернее, уже окурок дюйма полтора длиной. Можно, оказывается, созерцать труп дочери, не вынимая изо рта сигары. Надо полагать, в его понимании это соответствовало роли «железного человека». Железного во всем, всегда, последовательно и до конца.