Я, президент и чемпион мира - Лали Морошкина

После многоразового просмотра блокбастеров и консультаций с друзьями я направилась к адвокату.

Еврейского происхождения, хрупкого телосложения и с пронизывающим взглядом адвокат в роговых очках внимательно выслушал меня.

— Дело выигрышное, удивительно, что у меня не было подобной практики в Грузии, но почему бы не попробовать? Если вы готовы к борьбе и не остановитесь посреди дороги, пожмем друг другу руки и сразу же перейдем к делу. От вас требуются две вещи: справка из театрального института насчет правильности речи и справка из Организации защиты прав человека, остальное — за мной. В трудовом договоре нарушено несколько пунктов, шанс есть! — деловито сказал господин Симон и с головой погрузился в бумаги.

Я остолбенело смотрела на адвоката: вот какую профессию мне нужно было выбрать! Как классно — защищать закон! Жизнь каждого спасенного человека — это твоя личная победа!

Как оказалось, господин Симон был из династии знаменитых адвокатов, и практику он прошел, ни больше ни меньше, в Америке.

Я поняла, что пришла по адресу.

Господина Гизо Жордания, ректора театрального института и общественного деятеля, моя просьба удивила.

— Лали, детка, не понимаю, что за справка тебе нужна? Столько лет ты на экране, и если бы у тебя был акцент, кто бы тебя держал до сих пор, тем более такой профессионал, как Мамука Арешидзе, — пожал он плечами.

— Господин Гизо, именно для подтверждения этого мне и нужна справка, официальная, с вашей печатью, я должна отнести ее к адвокату.

— Эта девочка меня с ума сведет, на таком грузинском, как у тебя, даже исконные грузины не говорят.

— Вот и напишите мне все это, господин Гизо. Что сейчас сказали, то и напишите, — объясняла я маэстро, злясь на себя: из-за какой глупости беспокою такого человека. Но ожидание мести было настолько сладким, что временный дискомфорт становился второстепенным.

С желанным «жорданиевским» выводом я направилась в Комитет защиты прав человека на улицу Павлова. Господин Сандро Кавсадзе был симпатичным, усатым, худощавым мужчиной средних лет. Он не меньше господина Гизо удивился моей просьбе.

— Написать, что гонение по этническому признаку незаконно? Да, но, детка, кто в этом сомневается? — спросил господин Сандро и посмотрел на меня поверх очков.

— Есть, господин Сандро, и такие, — пожала я плечами.

— Ну, а если есть, госпожа Морошкина, пусть ознакомятся с международными нормами, — строго сказал господин Сандро и протянул мне желанный документ.

Двусторонне вооруженная, я направилась к адвокату, который уже вызубрил статью о незаконных нарушениях, в частности, об обязательных предупреждениях, о беспричинном расторжении трудового договора и т. д… В общем, дело было почти «в шляпе», почти…

Известно, что бюрократический аппарат 90-х не отличался особой гибкостью. Меня же впереди ждало столько проблем, что телевизионный эфир по сравнению с ними казался детским лепетом…

Мартовский холод пронизывал до костей, погода будто понимала, что этот мир покидает пламенный патриот — человек, вырастивший меня…

Встречали ли вы доброго волшебника? Доводилось ли вам жить с ним под одной крышей?

Мама и Талес познакомились в педагогическом институте, где оба читали лекции. Оказывается, когда я в первый раз увидела Талеса, обняла его, и меня не смогли от него оторвать. Рубашка, промокшая от моих слез, как бетонная прилипла к его телу.

Талес был вынужден прийти к нам домой, прийти и остаться навсегда. Он был моим избранником. Между нами существовала особенная невидимая связь. Я чувствовала его, а он — меня. Потом на свет появился златокудрый Эрэкле. Мой брат, мой маленький рыцарь. Я всегда стеснялась Талеса, но это не было неудобством, это было благоговением и уважением, которое я испытывала к нему.

Я часто думала, если бы я жила с отцом, какие отношения у нас были бы? Отношения, гармоничнее, чем эти, представляются с трудом. Одно знаю точно: то, что я и душой, и сердцем грузинка, заслуга Талеса Шония. За то, что я впитала историю, религию, культуру Грузии, люблю и преклоняюсь перед всем этим — волшебство, содеянное сыном Кавказских гор!

Несмотря на то что во многих связанных со мной жизненных перипетиях Талес из-за присущей ему тактичности не высказывал свое мнение вслух, я понимала, о чем он думал по его дыханию, манере курить трубку и шепоту: «Мордочка, все в порядке?» — Его мнение всегда было дорогим и важным для меня. И кто виноват, что у меня постоянная размолвка с жизнью.

— Береги себя, несколько дней не выходи из дому, — деликатно говорил он, и это было предостережением, что меня ждала какая-то опасность.

— Дядя Талес, скажите нам тоже, а что нас ждет? Что будет? — не успокаивались мои подруги, влюбленные в Талеса по уши.

— Идите отсюда, обормотки, вы ведь знаете, что все трое будете самыми счастливыми женщинами, — с улыбкой и терпением отвечал Талес.

— Нет, нет, нас интересуют детали, — ныли избалованные вниманием Талеса Кети и Марикуна.

Нетерпеливость, наверное, спутник юного возраста. Талесу, видно, на роду было написано постоянное наше занудство то дома, то на экскурсии, а то на яхте, которую он построил собственными руками, которая стояла на Тбилисском море и часто принимала нашу шумную компанию.

Распад моей семьи был шоком для Талеса, тем более что Нукри он любил как собственного сына. Сандро, мой старший сын, вырос у него на руках, и Талес никогда его не отличал от собственных внуков.

Дело в том, что первая жена у Талеса умерла очень рано, и его старшая дочь Марина Шония росла у матери Талеса, педагога химии, аристократки по крови калбатони Тамары. Я и Марина с первой же встречи полюбили друг друга. А что нам было делить? У нее не было матери, а у меня отца. Положительным зарядом этих безукоризненных отношений во многом была моя мать, которая никогда нас не разделяла.

Подросший Сандрик был очень шаловливым и беспокойным ребенком. Одно его озорство закончилось тем, что он сильно повредил глаз щепкой от шишки. Вердикт врачей был удручающим: или срочная операция в Москве, или слепота, сначала одного глаза, а потом и другого.

На следующий день я, мама и Сандро уже летели в Москву в офтальмологическую клинику имени Германа фон Гельмгольца.

В Гельмгольца нас встретили холодно и грубо. Решение квалифицированных врачей было таким: срочная операция. Согласно распорядку, заведенному в клинике, родителям не разрешалось оставаться в палате. Так что мне обошлась в довольно крупную сумму предоперационная ночь с Сандро, который не мог и двух слов связать по-русски.

Известно, что в 90-е годы мобильные телефоны были большой редкостью, поэтому нашим единственным средством связи с внешним миром стала дряхлая телефонная кабина на первом этаже клиники. Манана ждала нас в гостинице «Пекин», а в Тбилиси тыл укрепляли бабушка Нана и Талес.

— Дай мне поговорить с Сандриком, — сказал мне Талес, узнав об операции.