Барракуда forever - Паскаль Рютер

— Ты знаешь правду. Он никогда меня в грош не ставил. Но что я мог поделать, если мне не нравилось махать кулаками, а еще меньше — каждые выходные приходить с расквашенным носом?

Он стал сжимать и разжимать свои жалкие маленькие кулачки.

— Единственное, за что он мог бы меня полюбить, это — бум-бум! — стать боксером. И вряд ли в восемьдесят шесть лет он изменится. Я в пятьдесят — тоже.

Мама положила руку на его ладонь и сказала просто:

— Время нельзя наверстать. Наполеон не вечен.

Письмо бабушки

Мой дорогой мальчик!

Так о чем я тебе в прошлый раз говорила? Ах да, о журнале по вторникам, моя племянница заезжала ненадолго и уже уехала в Мадрид изучать датский язык, она подумала, что это хорошая идея и я встряхнусь, но сказала, что нужно быть осторожной: “Ты же не знаешь, кто тебе попадется, а вдруг какой-нибудь урод, который захочет порезать тебя на кусочки?”

Я все никак не могла решиться, только оттого что опасалась, и в конце концов их набралось уже слишком много, это как будто ты собрался покупать машину и не знаешь, выбрать тебе базовую модель, надежную и неубиваемую, или модель со всякими опциями, но более капризную, которая все время будет ломаться.

В итоге я все же выбрала три разные модели, расставила их в порядке преимуществ, как лошадей на скачках, написала письма всем троим (совершенно одинаковые, только меняла имена), письмо, отправленное первым, вернулось с пометкой “По указанному адресу не проживает”, на второе — ни привета ни ответа, так он мне ни слова и не написал, зато письмо от третьего я нашла в почтовом ящике всего через неделю.

Я с ним встретилась, с этим месье, такого страху натерпелась, ты не представляешь, он пригласил меня в китайский ресторан, мы ели какие-то штуки, закрученные и завернутые во что-то немыслимое, а под конец нам принесли такие белые дымящиеся рулеты, похожие на блинчики, я один укусила, а Эдуар (его так зовут) расхохотался, потому что это были не блинчики, а влажные салфетки. Чтобы руки вытирать, сказал Эдуар, я-то не знала, что китайцы прямо за столом руки моют, а он никак не мог остановиться и все смеялся, сказал, что я его сильно насмешила и это особенный знак.

Главное, я поняла, что он не собирается меня резать ни на кусочки, ни на ломтики, и с этим месье, очень приличным и воспитанным, мы прогулялись, и я узнала, что, когда он еще работал, у него был магазин скобяных изделий, а когда я ему сказала, что я не вдова, как он думал, и что мой муж, боксер 85 лет, выставил меня за дверь, потому что захотел начать новую жизнь, он решил, что я пошутила, вдова, вот странная мысль, я никогда об этом даже не думала. Само собой разумеется, разве будешь думать о таких вещах рядом с твоим дедом, он ведь невероятно живой, а с этим месье я скорее всего увижусь на следующей неделе, он поведет меня в японский ресторан, кстати, он раньше продавал азиатам палочки для еды, а у них покупал спички, короче, из-за этой дурацкой истории с вдовой у меня в голове завелись мрачные мысли, и я начала вязать свитер для твоего деда, я знаю, ты его очень любишь, позаботься о нем и его обновлении, но ни в коем случае не говори, что я тебе пишу, потому что в его новой молодости это будет его смущать, а молодость и в 20 лет вещь хлопотная, а уж в 85 и вовсе не сахар.

Твоя бабушка, которая о тебе не забывает

— У вас? — спросил Наполеон упавшим голосом. — Я не ослышался? Неужели у меня начинаются проблемы со слухом? Уже? В моем-то возрасте?

Отец стоял перед ним, поднявшись на цыпочки. Я заметил, что он всегда так делал, когда ему было не по себе.

— Да, у нас.

— Вы сами это придумали? — осведомился Наполеон. — Или кто-то вам недорого продал эту светлую идею?

— На то время, пока ты не придешь в форму. А что?

— Если мне понадобится твоя забота о моей форме, я дам тебе знать. Наоборот, лучше бы тебе самому позаботиться о своей заднице…

Наполеон вдруг уставился на пол. И усмехнулся.

— Слушай, пока я не забыл, хочу тебе сказать… Одна вещь меня в тебе всегда страшна бесила.

— Только одна?

— Нет, не одна, но эта — больше других. Ты носишь ботинки со срезанными носами.

Отец посмотрел на свои ноги. Он стоял опустив руки и был похож на маленького мальчика, которому сделали замечание, что у него развязались шнурки.

— Ты всегда обожал ботинки с квадратными носами, и не пытайся убедить меня в обратном. А вот мне кажется странным иметь такого сына, который носит ботинки с квадратными носами. Вот, вроде все. Можешь ответить мне на один вопрос?

— Постараюсь, — растерянно проговорил отец.

— Ты уже давал кому-нибудь пинок под зад?

— Не помню. Погоди… Почему ты об этом…

— Да потому, что у того, кто получил от тебя пинок, наверное, некоторое время выходили квадратные какашки!

Отец ничего не ответил Наполеону, который хохотал до колик. Только встал у окна, держа руки в карманах. Смутное отражение его лица в стекле терялось в холмистом пейзаже. Наполеон снова стал серьезным и, резко дернув коляску, так что колеса взвизгнули, остановил ее рядом с отцом, и они оба стали смотреть, как взлетают и садятся самолеты. Сидя на кровати, я видел их со спины: Наполеона, развалившегося в кресле, и отца, поднявшегося на цыпочки в своих ботинках с квадратными носами, чтобы оказаться на воображаемой высоте. Сзади они еще менее походили друг на друга, чем спереди.

— Странно, — пробормотал Наполеон. — И зачем все эти люди вечно носятся туда-сюда?

— Да, действительно, — согласился отец. — Странно.

Я уверен, мама могла бы поймать эти несколько коротких мгновений согласия и передать своими карандашами их необъяснимую сладость.

— Ну, тогда у меня другая идея, — неожиданно снова заговорил отец. — Сидел… Я хотел сказать, компаньонка.

Наполеон помолчал несколько секунд, как будто ждал, пока самолет скроется в облаках, потом проворчал:

— А компаньонка хоть красивая?

* * *

Послужной список у Ирен был такой, что не подкопаться: она работала в составе особой бригады или чего-то вроде того по обслуживанию беспокойных, зачастую пожилых пациентов и занималась разного рода боевыми искусствами — дзюдо, джиу-джитсу, карате, тхэквондо, тайским боксом, крав-мага и кикбоксингом, а также йогой. Так что она знала все о том, как держать в руках других и саму себя. И доказывала это, складывая руки на животе, закрывая глаза и издавая долгое густое рычание.

— Никому ни разу не удалось вывести меня из равновесия, — заявила она в тот день, когда пришла познакомиться с нами. — Я могу взять измором даже самых неуживчивых. Со мной они погружаются в море безмятежности. Потому что во мне живет дух… СЕГУНА!