Холодные близнецы - С. Тремейн

Мы в слезах отправились в больницу и разговаривали в холле с двумя нелепо молодыми врачами – парнем и девушкой в белых халатах с выражением усталости и стыда на лицах. Они бормотали свои молитвы.

Критическая субдуральная гематома, обильные звездчатые разрывы, ярко выраженное ретинальное кровоизлияние…

Внезапно Лидия очнулась и привела нас всех в смятение. Тогда в больницу уже примчался побелевший Энгус. Мы сидели в палате – я, Энгус, мой папа, врачи и медсестры, и вдруг моя дочь вяло зашевелилась. Ее затуманенные глазки широко открылись. У нее во рту торчали какие-то медицинские трубки, она посмотрела на нас – печально и меланхолично, будто прощаясь, и потеряла сознание. Больше она в себя не пришла.

Ненавижу те воспоминания. Я помню, как женщина-врач, не скрываясь, подавила зевок во время разговора с нами – после того, как Лидию объявили умершей. Вероятно, у нее была долгая смена. Второй врач заявил, что нам «не повезло».

Как бы омерзительно ни прозвучали его слова, с технической точки зрения он был прав. Я поняла это спустя много недель, когда ко мне вернулась способность забивать буквы в поисковик. Большинство маленьких детей выживают при падении с высоты до тридцати футов, даже до сорока. А Лидии не повезло. Нам не повезло. Ее падение оказалось крайне неудачным. От моих же изысканий мне стало только хуже, чувство вины сделалось невыносимым. Лидия умерла потому, что нам не повезло, и потому, что я не присматривала за ней должным образом.

Мне захотелось зажмуриться, отгородиться от мира, но нельзя – я за рулем. Поэтому я гнала машину дальше. Задавая вопрос миру, своей дырявой памяти и реальности, которая меня окружала.

Которая из девочек упала? Возможно ли, что я обозналась?

Первая и самая значительная причина, почему я решила, что это была именно Лидия, лежала на поверхности. Так мне сказала выжившая близняшка.

Мам, мам, иди быстрее! Лютик упала!

И естественно, я ей поверила, ведь по-другому различить девочек я вообще не могла. Дело в том, что в тот день мы одели их в совершенно одинаковые белые платьица. Ни желтого, ни голубого.

Идея принадлежала не мне – близняшки сами на всем настояли. Еще за несколько месяцев до нашего отпуска они просили, даже требовали, чтобы мы одинаково их одевали, делали им одинаковые прически, в общем, хотели выглядеть одинаково. Мама, садись между мной, почитай мне. Может, они действительно стремились полностью раствориться друг в друге, и им надоело быть отдельными личностями? Конечно, иногда по утрам близняшки сообщали нам, что видели один и тот же сон – как раз перед нашим отпуском, но я не знала, стоит ли им верить.

Я до сих пор ничего не понимаю. Возможно ли такое, в принципе? Чтобы близнецы видели одинаковые сны?

Или же нет?

Я нажала на педаль и свернула за угол, подгоняя себя, словно на побережье я смогу найти ответ на вопрос. Но если уж говорить начистоту, то ответ запрятан у меня в голове.

Мы с Энгусом подчинились спонтанному желанию девочек, поскольку думали, что это лишь один из этапов их развития, как ребяческие приступы гнева или появление молочных зубов. Помимо прочего, уже тогда мы могли различить их по характерам. В спорах друг с дружкой близняшки вели себя по-разному.

Но когда я взлетела вверх по лестнице и увидела одну из моих дочерей – в белом платьице, босую и потерявшую голову от страха, мне было не до личностных характеристик. Кричала одна из девочек – вот и все. Лютик упала! Поэтому я и догадалась, кто передо мной. Кирсти.

Или я обозналась?

Не знаю. Я словно заблудилась в зеркальном зале, где каждая стена – душа ребенка. Гнетущее молчание давило на меня.

Мам, мам, иди быстрее! Лютик упала!

Моя жизнь тогда треснула пополам. Я потеряла свою дочь. И все сделалось черным.

Как и сейчас. Я содрогалась от горя. Воспоминания настолько сильны, что режут без ножа. Я вот-вот заплачу, мои руки на руле дрожат.

Хватит. Надо остановиться. Мне нужно выйти из машины и глотнуть воздуха. Где я, вообще, нахожусь? Где мы? На окраине Форт-Уильяма?

Боже мой. Надо ОСТАНОВИТЬСЯ.

Резко дернув руль, я свернула, погнала автомобиль прямо к заправке «БиПи» и, разбрасывая колесами гравий, чуть не врезалась в бензоколонку.

Машина постепенно остывала. Молчание было невыносимым.

– Мам?

Я подняла глаза к зеркальцу заднего вида. Кирсти внимательно наблюдала, как я смахиваю слезы тыльной стороной кисти. Я не могла оторваться от созерцания Кирсти и неожиданно подумала, что она точно так же смотрит на свое собственное отражение, если на пути попадается зеркало. И на свою мертвую сестру она, наверное, тоже так смотрела…

Кирсти улыбалась мне.

Но почему? Молча, почти не моргая, она глазеет на меня в упор и улыбается? Неужели пытается вывести меня из себя?..

Внезапно во мне колыхнулся страх. Абсурдный, нелепый, но несомненный.

Мне нужно выйти. Прямо сейчас.

– Мама выпьет кофе, хорошо? Мне просто… хочется кофе. Тебе что-нибудь купить?

Кирсти ничего не ответила. Сжатыми в кулачки руками она крепко прижимала к себе Лепу. И улыбалась своей холодной и пустой улыбкой с видом всезнайки. Так порой вела себя Лидия – более спокойная, задумчивая и эксцентричная из близняшек. Моя любимица.

Я ринулась в магазинчик на заправке – прочь от своего единственного ребенка и от своих сомнений.

– Бензина не надо, спасибо. Только кофе.

Слишком горячий, невозможно пить. На негнущихся ногах я вышла наружу, в сырой, пахнущий морем воздух, стараясь контролировать себя. Прекрати истерику, возьми себя в руки, Сара, угомонись.

Со стаканом горячего «американо» я залезла обратно в машину и сделала несколько глубоких вдохов, что, по мнению медиков, должно замедлить сердцебиение. Только потом я посмотрела в зеркальце. Кирсти сидела на месте. Она перестала улыбаться и отвернулась. Почесывала Бини за ухом и смотрела на частные домики, тянувшиеся вдоль дороги неровной цепочкой как позади, так и впереди. На фоне величественных и необъятных просторов Хайленда они выглядели по-дурацки – чересчур английские и чрезмерно ухоженные со своими окошками и высокими крылечками.

Ехать. Скорей.

Я повернула ключ зажигания и рванула со стоянки. Нам предстояла долгая дорога – в Форт-Огастус и дальше – к озерам Лох-Лохи, Лох-Гарри и Лох-Клуани. Мы так долго едем и уже так далеко забрались. Я думала о нашей жизни до несчастного случая, о нашем счастье, которое столь легко разбилось на куски. Наша жизнь сделана из тонкого льда.

– А сейчас-то мы уже почти приехали?

Моя дочь отвлекла меня от дум. Я поглядела в зеркальце.

Кирсти уставилась в окно на вершины гор, затянутые густым туманом и возобновившимся дождем. Я обнадеживающе улыбнулась и сказала: «Да». Я везу свою дочь, и Бини, и наши надежды по узкой однополосной дороге, пересекающей бесконечные пустоши.