Италия. Полная история страны - Серджо Боллиторе

Внешне же все выглядело так, что римляне боятся защитников Вей, и те принялись насмехаться над римлянами. Они кричали со стен, что римляне трусят и поэтому предпочитают сидеть в своем лагере. Осада уже стала настолько привычным для осажденных делом, что они, вероятно, даже удивились бы, если бы как-нибудь с утра не увидели под стенами римского лагеря. Но по-прежнему ничего не происходило. А посему бдительность охраны упала, ночью обе стороны спокойно спали. Но это только так казалось вейянам. Сильный римский отряд, посланный Камиллом по подземной галерее в спящий город, уже неслышно открывал ворота, и внутрь города уже готовы были ворваться римские солдаты.

По словам Плутарха, Камилл, глядя на картину ужасного грабежа, простер руки к богам и взмолился:

– О, Юпитер, и вы, боги, надзирающие за делами добрыми и дурными, вы сами свидетели, что не вопреки справедливости, но, вынужденные к обороне, караем мы этот город враждебных нам и беззаконных людей! Но если, тем не менее, и нас ждет некая расплата за нынешнюю удачу, пусть она, молю, падет, с наименьшим ущербом, на меня одного, минуя государство и войско римское!

С этими словами, он резко повернулся направо, но, совершая поворот, упал. Все окружающие были немало встревожены, однако Камилл, поднявшись, сказал, что все произошло согласно его молитве: «Величайшее счастье искупается маленькой неудачей».

Несколькими годами позже, когда Рим был взят и разграблен галлами, многие вспомнили про этот случай и сочли его дурным предзнаменованием, которое не было понято.

Так в 396 году до н. э. пал этрусский город Вейи.

Действительно, исход длительной осады решил подкоп. Опытные римские воины с оружием в руках вышли из подземного хода и оказались прямо посреди вейской крепости. Вейяне, стоявшие на стенах, получили удар в спину. Несколько домов запылало, ворота города были открыты изнутри, и основная часть римской армии ворвалась в охваченный паникой город.

Руины этрусского города Вейи

По словам Эллен Макнамара, при Вейях «победа Рима была полной и необратимой», и падение этого города стало «настоящим бедствием для этрусков, поскольку теперь их южная граница была открыта».

Оставшиеся в живых внйяне были порабощены, сам город разграблен, а его владения объявлены общественной землей (ager publicus).

Отметим, что этрусские города в то время были столь прекрасны и обустроены, что Рим по сравнению с ними имел весьма жалкий вид. Сохранилась легенда о том, что даже пострадавшие при штурме, полуразрушенные и разграбленные, Вейи так разительно отличались от того, к чему привыкли римляне, что многие легионеры заявили, что остаются здесь на жительство навсегда. Командирам стоило немалых трудов отговорить солдат от этого решения. В результате, по словам немецкого историка Теодора Моммзена, «город был разрушен, а место, на котором он стоял, было обречено на вечное запустение».

Как ни странно, и это отмечает Реймон Блок, «Этрурия с поразительным равнодушием наблюдала за страданиями и падением этого важного города». Этот автор связывает подобное поведение этрусков с «отсутствием патриотизма» и со «стремительным распадом бывшей империи».

* * *

Тит Ливий объясняет это бездействие несколько иначе: «Вейяне выбрали царя. Это избрание глубоко оскорбило общины Этрурии, которым равно ненавистны были как царская власть, так и тот, кто ее получил. Этот человек уже раньше вызвал неприязнь всего народа этрусков, когда по его вине были нарушены торжественные игры, которые священный закон запрещает прерывать: высокомерно кичась своим богатством, он прямо в разгар представления отозвал актеров, большинство которых были его рабами, – и все оттого, что он досадовал по поводу неудачи на выборах, где двенадцать общин проголосовали таким образом, что ему был предпочтен другой кандидат на жреческую должность. А народ этот более всех других привержен религиозным обрядам, тем паче что отличается особым умением их исполнять. И вот этруски решили не оказывать вейянам помощи до тех пор, пока они будут под властью царя. В Вейях слухи об этом решении умолкли из-за страха перед царем, который всякого разносчика сплетен считал не пустым болтуном, но зачинщиком мятежа».

Подобное объяснение Тита Ливия нуждается в комментариях. Почему это избрание царя в Вейях так оскорбило остальных этрусков? Кто такие были этрусские цари? Чем они отличались от глав городов «лукумонов»? В этой связи хотелось бы вновь вернуться к терминам, которыми у этрусков обозначались властители городов и территорий. Широко известно заимствованное из этрусского языка слово «лукумон» (lucumon). В ряде источников оно выступает в качестве имени собственного. С другой стороны, слово «лукумон» употреблялось и для обозначения высшей этрусской должности или просто правителя того или иного города.

Как видим, единообразия в применении слова «лукумон» не было, и это дает простор для различных его толкований. Одни историки полагают, что лукумоны были главами аристократических родов. Другие, в частности Эллен Макнамара, категорически утверждают, что «царя называли лукумоном». А вот известный этрусколог Массимо Паллоттино считает, что слово «лукумон» в архаическую эпоху имело смысл «царь», но с отменой царской власти оно стало применяться для обозначения высших магистратов.

Однако отыскать слово «царь» в этрусской лексике не удалось. При этом многие историки все же называют того же Порсенну царем города Клузия (Кьюзи) и даже царем всего этрусского двенадцатиградья.

Чтобы мнение этого французского историка стало совсем понятным, поясним, что антропоним – это имя собственное, официально присвоенное отдельному человеку как его опознавательный знак (прозвище), а Леруа (le roi) в переводе с французского значит «король», Ледюк же (le duc) значит «герцог».