Долина юности - Эжен Мельц

Я кручу кожаную ручку своего портфеля (два года назад я поменял рюкзак, который носят малыши, на портфель, который носят большие). И пытаюсь расшифровать слово «девственник», чтобы понять, что за ним скрывается. «Девственник» происходит от «девы», тут что-то связано с девчонками, но, что? Я напрягаю мозг, стараясь повернуть это слово и так и сяк, — у меня ничего не получается. Ерунда какая-то. Толкнув носком ботинка корни дерева, я резко встаю. Меня радует возвращение домой.

Запах табачного дыма, впитавшийся в мебель, успокаивает. Не то чтобы я слишком любил этот запах, но мне нравится, что он всегда один и тот же. Я хватаю пачку печенья из шкафчика для сластей (крайний слева на кухне, внизу) и иду в комнату поиграть с макетом «Звездных войн». Я имитирую радиопереговоры между космическими кораблями и базой Мятежников, проигрываю в сотый раз эпизод, когда металлический верблюд уничтожен, изображая скрежет железа. Я придумываю новую сцену: Мятежники вместе с вожаком окружают металлического верблюда. Они открывают огонь по железному монстру. Ужас! Солдаты осознают, что их лазерные пистолеты ничего не могут сделать против брони перевозчика армий. К счастью, Люк Скайуокер приходит на помощь на своем космическом корабле с двойным реактором: «Держитесь, друзья, сейчас я брошу ионную термогранату, чтобы разбить его левый рефлектор!» Мои щеки болят от имитации всех шумов: выстрелов, рикошетов, падений, диалогов, бруум, бланг, пью-пью, шшванг.

Я останавливаюсь, складываю руки на письменном столе и упираю в них подбородок. Через какое-то время мне в голову приходит вопрос: «А Люк Скайуокер? Он — девственник или нет?»

В субботу вечером, как обычно, я не знаю, чем мне заняться. Поэтому просто смотрю телек с папой и мамой. Алекс — на улице со своим приятелем Стефаном. Они любят забираться в склады рядом с железнодорожными путями, чтобы красть всякие штуки типа стальных шарикоподшипников, медных пластин, железной проволоки. Я не понимаю, зачем это нужно. Так или иначе, я не нахожу в этом занятии ничего прикольного.

По ящику показывают передачу «Елисейские поля», ведущий — Мишель Дрюкер. Мне нравится музыка заставки, но — тс-с! — не надо это говорить ребятам, потому что мне все-таки уже пятнадцать лет. Мишель Дрюкер появляется на экране телевизора. «Добрый вечер, спасибо за ваше внимание, спасибо, что вы по-прежнему верны нашему каналу „Антенна 2“… Вспомните его первое появление на телевизионном экране. Это было перед нашими камерами, в „Воскресных рандеву“. Около десяти лет назад он был почти неизвестен. С тех пор много воды утекло. Два года назад, практически день в день, он снова появился у нас, чтобы спеть „Будет достаточно одного знака“. Мы поняли, о каком знаке идет речь. И к нему пришел успех! В качестве доказательства я могу напомнить вам о триумфе, с которым его встретил зал „Олимпия“. Нам пришлось уговаривать его почтить своим присутствием сегодняшнюю программу. Перед вами Жан-Жак Голдман!»

Как обычно, Дрюкер орет имя гостя, как сумасшедший. Я уверен, что он так громко кричит, чтобы соседи, которые еще не успели включить телевизор, сказали: «Боже мой, у Дрюкера в гостях тот самый». И — хоп! — тоже включили телевизор. Появляется Жан-Жак Голдман. Поскольку я не люблю его песни, то иду за чем-нибудь сладеньким в кухонном шкафчике (том, который крайний слева, внизу), а потом — на балкон, смакуя тающий на языке кусочек молочного шоколада «Сушар». Усталая фигура Сименона пересекает парк, бредет по тропинке и исчезает в здании фермы. Надо же! Я до сих пор ничего не прочитал из его книг. Иногда смотрю «Мегрэ» по телеку. Но надо сказать, что по сравнению с телесериалом «Даллас», «Мегрэ» — куриная моча. Ладно, я возвращаюсь к Дрюкеру.

В его программе на сцену выходит певец Эдди Митчелл. Он мне нравится. Папа говорит, что у него рожа шофера грузовика. А я нахожу его песни забавными, особенно «Не танцуйте буги-вуги до вечерней молитвы». Вместе с симпатичными девушками, повторяющими «Буги-вуги, не надо буги-вуги», наклонившись вперед. «Эдди порадует нас интерпретацией своей последней пластинки в сорок пять оборотов в мелодичной аранжировке, — предупреждает Дрюкер. — Песня называется „Нашвиль или Бельвиль“. Итак, мы слушаем».

Бульвар Элвис

А, круто. Песня об Элвисе Пресли. Я видел несколько фильмов о нем по телеку. Он танцует как бог в песне «Рок круглые сутки». Вместе с Алексом мы даже записали на наш кассетник фрагменты песен из телевизора.

Но потом история усложняется:

В сердце Мемфиса

Я слоняюсь, как турист…

Моя тетя мне часто рассказывает о Древнем Египте. О фараонах, пирамидах, грабителях могил. Мне кажется, что однажды она упомянула Мемфис, первую столицу египетской империи. Но я не вижу связи между Элвисом и Древним миром.

Но где мои корни?

В Нашвиле или Бельвиле?

Нашвиль — я понятия не имею, что это такое и где это находится. И еще меньше Бельвиль. «Бель виль» по-французски значит «красивый город». Но где это? Пять лет назад мы ездили всей семьей в Париж. Сначала посетили Лувр, а потом поехали на поезде в Версаль. Моя тетя рассказала нам с четырьмя тоннами подробностей, как жил король, его двор, графини в платьях из шелка и сотни слуг, которые работали в Версале. Бельвиль, наверное, синоним Версаля. Но почему в той же песне Эдди Митчелл переходит от Элвиса к фараонам, а потом возвращается к Франции, ко двору какого-то там по счету Луи? Я-то думал, что втачиваю все, что рассказывают по ящику нам, молодежи, а выясняется, что я ни-че-го-шень-ки не понимаю. Мне приходится обратиться к папе за разъяснениями. Папа, по своему обыкновению, в пижаме и халате, пожимает плечами и отвечает мне с безразличным видом:

— Откуда я знаю? У этого балбеса такое ужасное произношение и к тому же рожа, которая просит кирпича.

Понятно. С этой стороны ничего ожидать не приходится. Мне надо выкручиваться самому.

Джерри Ли Льюис[12]

Черт возьми! А этот откуда взялся? Я уже видел фильмы с Джерри Льюисом[13]и часто пытался копировать его гримасы в Докторе Джерри и Мистере Лав. Обхохочешься. Неужели Джерри Ли Льюис — братец Джерри Льюиса?

Киллер и пианист

Киллер и пианист? Что бы это значило? Это что, поэзия?

Синяя борода с юга

Даже не знает, что я существую,

Даже если я не расист.

Что там делает расизм? Расизм — это когда не любят черных. Но Эдди Митчелл ни разу не упоминает негров в своей песне. Не разберусь, никак не разберусь…

Где мои корни?

Нашвиль или Бельвиль[14]?