Во сне ты горько плакал - Юрий Павлович Казаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Скоро они очутились в теплом и светлом Доме культуры. Было шумно. В коридоре возились ребята, поглядывали в двери. Наверху громко и фальшиво играл духовой оркестр. Девушка скрылась в одной из комнат, и спустя минуту в коридор вышел купец с красивой бородкой и большой цепью через грудь. Ребята сразу затихли, с восторгом уставились на купца.
— Вам комнату? — спросил купец молодым голосом и, морщась, стал отдирать бородку. — Вы чуть подождите, сейчас я вас провожу.
Отодрав бородку, он погрозил ребятам кулаком, ушел, а через пять минут вышел уже в пальто, оказавшись молодым румяным парнем.
— Пойдемте! — весело сказал парень и с облегчением вздохнул, а Блохин вдруг решил, что городок этот странный и веселый и что жить здесь, должно быть, просто.
Парень вел его мимо деревянных заборов и каменных оград, мимо чайной, возле которой на рассыпанном сене стояли заиндевевшие лошади, мимо белых домов с черными окнами, скрипел валенками по снегу и рассказывал:
— Дом внизу стоит, у самой реки, и комнатка ничего, жить можно и все такое, хозяйка только не хороша…
— А что? — спросил Блохин.
— Да так… Вы ведь, наверно, ненадолго? Это у меня там с ней дело одно вышло… А вам что! Деньги платите да не трогайте ее, и все…
— А комната отдельная?
— Отдельная. Вы что, к нам в командировку?
— На практику.
— На практику? Случайно не в Дом культуры?
— Нет, в библиотеку…
— А-а… Жалко. А то бы можно такие дела развернуть… Чемодан-то тяжелый? Давайте я понесу.
— Ничего, спасибо. В этом доме-то, кроме хозяйки, есть еще кто-нибудь?
— Дочка.
— Да? Интересно… И молодая?
— Дочка-то? — Парень помолчал. — Молодая… Совсем молодая.
«Вон оно что! — подумал Блохин. — Молодая девушка. Наверное, пробовал ухаживать, да неудачно?» И ему стало очень любопытно и весело от мысли, что он идет в дом, где живет молодая девушка.
Спустились в овраг, прошли мимо редких черных деревьев, свернули налево и пошли под обрывом. Справа попадались баньки, дома с закрытыми ставнями, сквозь которые кое-где пробивался свет. За домами скорее угадывалось, чем виднелось, близкое, большое и смутное пространство занесенной снегом реки.
— Это у нас улица Оползино, — объяснял парень. — Берега здесь оползают, а люди живут… Ставнями запираются. Как чуть стемнеет, так и запираются. Народ! У каждого свой колодец — кулугуры, черти! У стариков в сараях гробы да кресты стоят — это они после смерти опоганиться боятся, в своих хотят в могилу лечь и под своим крестом…
— Интересно! — изумился Блохин.
— Кому интересно, а кому… — буркнул парень. Он подвел Блохина к большому дому с высоким крыльцом. Одна половина дома была темной, на другой мягко сияли окна, освещая низкий забор со снежными шапками на столбах.
— Ну вот, глядите. А я пошел. Ежели что не так, заходите в Дом культуры, поможем. И вообще заходите, спросите Колю Балаева, меня там все знают.
Он негромко засвистел и пропал в темноте, только свист долго был слышен. Приглядевшись, Блохин увидел метлу на крыльце, обил снег и постучал.
Дверь ему открыла девушка в халате с подвернутыми полами и засученными рукавами. Она тяжело дышала, руки у нее были запачканы, прядь волос прилипла к щеке. Увидев Блохина, девушка задержала дыхание, торопливо одернула халат, поправила плечом волосы, пропустила его на кухню и почему-то очень долго запирала дверь.
— Поговорите с мамой, — задрожавшим голосом перебила она Блохина, когда тот стал объясняться, покраснела и быстро ушла в комнату.
Вышла мать ее, худая женщина с тонкими поджатыми губами и убитым выражением лица. Было похоже, будто минуту назад с ней случилось несчастье.
— Комнату? Комнату сдаем… Посмотрите, — она открыла застекленную дверь и зажгла свет. — Комната у нас хорошая, замечательная… Чистая комната. Вы один или семейный?
— Один.
— Прошлый год профессор жил. Два инженера жили. Комната хорошая, теплая…
Комната была холодная, пустая, с крепким застоявшимся запахом. Блохин поморщился.
— Вы как же… надолго приехали? — настороженно спросила хозяйка.
— На месяц, — сухо ответил Блохин, чувствуя растущую неприязнь к хозяйке и думая о девушке, открывшей ему дверь.
— А комната у меня замечательная, тихая. Как на даче будете жить.
— Сколько же вы берете?
— Да вот профессор жил, так двести рублей платил. Да и то дома почти не бывал.
— Двести? — переспросил Блохин и нахмурился: это было дорого.
— Да еще с его дровами, — заторопилась хозяйка. — Ведь вы топить не будете? Топить, значит, мне нужно. А дрова копеечку стоют. Времена нынче плохие.
Блохину делалось все более неприятно. Но после дороги так хотелось согреться, обрести хоть какое-нибудь место, да и выбирать было не из чего, и Блохин согласился. «Что мне в конце концов до хозяйки! — подумалось ему. — Она сама по себе, я сам по себе… Да и не век мне здесь жить!»
— Ну хорошо! — сказал он. За стеной тотчас что-то свалилось.
— Вы, может, погуляете, пока я комнату приготовлю? — спросила хозяйка, прислушиваясь к тому, что делалось за стеной.
Блохин с легким сердцем вышел на улицу, закурил. Идти ему никуда не хотелось, он спустился вниз, встал на берегу реки и задумался.
Было Блохину двадцать шесть лет. Он кончал институт и все чаще подумывал о женитьбе, но без любви женитьбы себе не представлял, а полюбить все как-то не приходилось, и это в последнее время всерьез беспокоило и даже угнетало его. Ему, как и многим вообще, почему-то казалось, что в своем городе, в своем институте — одним словом, дома, ничего необыкновенного произойти не может. Дома было все привычным и обыденным. А необыкновенное было где-то далеко, поэтому он любил дальние поездки и каждый раз, собираясь в дорогу, был почти уверен, что с ним произойдет что-то радостное, кто-нибудь полюбит его… Он ездил, и с ним не
