...Спасай Россию! Десант в прошлое - Борис Орлов

Кстати сказать, сам Александр III ничего не имеет против моего брака с принцессой из дома Гогенцоллернов. Его принципиальное согласие я получил даже без помощи "заряженной водки". Он вполне согласен с тем простым фактом, что союз с Германией имеет смысл всемерно укреплять и поддерживать. А уж если к этому приплелась еще и любовь — так и вовсе хорошо. Ведь самодержец действительно без ума от своей супруги, и совершенно не может взять в толк: почему это его наследнику нельзя жениться по любви, если это не противоречит интересам государства? Вот только подкаблучник он абсолютный. И раз Марии Федоровне этот брак не по душе, то он будет ругать сына и уговаривать подчиниться матери…

Самое интересное то, что в последний момент выясняется: надвигающийся визит значительно серьезнее, чем предполагалось ранее. Это не просто приезд двух членов правящей фамилии. Куда там! Намечается официальный визит кайзера, канцлера, кронпринца, военного министра. Ну и в числе многочисленных сопровождающих — принц Вильгельм и принцесса Виктория. Так что предпраздничный Питер гудит как растревоженный улей…

Лично у меня не вызывает сомнений, что мудрый старый кайзер в компании со своим канцлером, оценив выгоды от намечающегося союза между принцессой из Гогенцоллернов и наследником Российского престола, активно способствуют ему. И когда они выяснили, что у наследника возникли некоторые проблемы, то организовали прибытие на поле боя тяжелой артиллерии, пары танковых армий и тактического ядерного оружия. В своем лице. Но если судить по восторженной телеграмме Вильгельма-младшего, то все это организовал он, ценой беспримерного героизма и титанических усилий.

Я тихо улыбаюсь своим мыслям. Ах, этот прекрасный, наивный XIX век. В нем еще остались рыцари, верящие в прекрасные порывы души. И прекрасные души тоже сохранились…

Рассказывает принцесса Виктория фон Гогенцоллерн (Моретта)

Поезд мерно постукивал колесами, а ее сердце колотилось, как сумасшедшее, с такой силой, что казалось вот-вот вырвется из груди и помчится вперед, обгоняя локомотив. С самого утра она не находила себе места, пытаясь представить: какой она будет, эта долгожданная встреча?

Все те три месяца, которые прошли без Ники, она провела в непрерывных мучениях. Мать, а с ее подачи и отец, пытались доказать ей, что любовь к «азиату» просто позорит принцессу Рейха. "В конце концов, если ты разлюбила порядочного и добродетельного Баттенберга, это еще не повод, чтобы связываться с этим «византийцем»! Неужели ты не видишь, что эти русские — просто варвары?! Ты слышала, что твой Ники натворил на одном из приемов?! Он назвала твою бабушку, великую королеву Викторию — старой шлюхой!" Боже мой, мама, можно подумать, что ей есть дело до того, как он кого назвал?! Ее Ники может называть кого угодно и как угодно, но ее это не касается. На Рождество он прислал ей чудный подарок — русский костюм с настоящими der kokoshnik и der sarafan, премило украшенными жемчугом, соболями и золотым шитьем. Когда она появилась в них на маскараде — впечатление было неизгладимое! Дедушка был восхищен, и бабушка тоже. А братец Вилли сказал, что этот костюм — истинное произведение искусства, и красота всегда тянется к красоте.

Вот, скоро уже замелькают в окне вагона домики петербуржского предместья. Вот, вот будет вокзал. Он ждет ее на перроне? Там, конечно, будет официальная встреча, но он — он придет встречать ее?

Нервной походкой она промчалась в салон, откинула крышку рояля и заиграла ту самую песню, что услышала в их первый вечер.

— Что, сестренка, не спокойна? — Вильгельм вошел, грохоча сапогами. — А что мне будет, если я дам тебе что-то очень важное, что должно тебя успокоить?

— Говори, говори! — она кинулась к брату.

Тот засмеялся, обхватил ее своей здоровой рукой, закружил по салону. Она замолотила его в грудь кулачками:

— Говори, говори скорее! Ну, что же ты молчишь? Злой!

Вильгельм, хохоча, оторвал ее от себя и вытащил из-за отворота мундира небольшой бумажный конвертик. Он потянулась к нему, но брат ловко убрал руку, словно играя с котенком. Она попыталась схватить, но он снова и снова убирал от нее вожделенный конверт. Наконец, когда она готова была уже разрыдаться, Вилли широким жестом протянул ей конверт:

— Вот, возьми, сестричка, только не надо плакать.

Она лихорадочно пробежала две строки из Гейне:

Сохнут жаркие уста,

В одиночестве тоскуя.

А ниже — приписка: "Я постарел на сто лет, ибо каждый день в разлуке был для меня годом". От записки тонко пахло сиренью. Она прижала письмо к губам, и ей показалось, что бумага еще хранит тепло его рук…

Потом был вокзал в Петербурге, и оркестр, гремящий медью гимны двух держав, и выстроенные шпалерами русские гвардейцы. Дедушка медленно шел вдоль строя, а рядом с ним шагал громадный человек — русский император. За ними тяжело шел отец. В последнее время кронпринц чувствовал себя неважно и постоянно был раздражительным и грубоватым. Но русского наследника рядом с ними не было. Она не поверила своим глазам: неужели он не приехал? Слезы навернулись на глаза против ее воли, но тут же исчезли — к ней торопливо, наплевав на придворный этикет, шел, нет — бежал Ники. Несмотря на холод, он был в одном мундире и в руках — огромный букет ее любимых чайных роз.

Спешившие позади него адъютанты загородили их от всех, и он просто обнял и даже чуть приподнял ее над землей. В этот момент она поняла, что счастливее ее на земле человека нет…

Рассказывает Олег Таругин

…Я поставил задохнувшуюся от счастья Викторию-Моретту на землю и протянул ей розы. Да уж, похоже, что Вильгельм был прав, когда в 1887 сказал (вернее должен был бы сказать, но теперь не скажет никогда), что она просто очень хочет замуж, и все равно за кого, лишь бы подходящего пола. Странно, неужели эта воспитанная немочка действительно так рвалась в брачные узы?

— Ты скучал без меня? — самый разумный вопрос, который может задать девушка.

— Я не скучал, — ее лицо вытягивается, глаза широко открываются. — Я просто без тебя был мертвым.

Она расцветает и, видимо тоже забыв обо всех правилах этикета, обнимает меня. Из-за спины слышен страшный шепот Ренненкампфа:

— Ваше Высочество! Идите к Их Величеству! Они уже сердятся…

Ага. Венценосец действительно крутит головой, грозно сверкая глазами. Рядом, словно из-под земли вырастает Победоносцев:

— Ваше Высочество! Я понимаю ваши чувства, но…

Да ладно, ладно, уже иду. Ну, вот он я, наследник Престола Российского, собственной персоной. Я подхожу к кронпринцу:

— Ваше Высочество, — отдаю ему честь.

Он поворачивается ко мне, и чуть наклоняет голову. От этого он становится похожим на больную, нахохленную ворону, которую по какому-то капризу обрядили в синий мундир. Очень светлые, почти бесцветные глаза уставились на меня безо всякого выражения. Хотя нет, выражение есть. Нехорошее такое выражение… Вот ведь зараза! Не можешь никак простить мне доченьку, англофил гребанный? М-да, стоящий был бы кайзер, особенно для меня. Хорошо, что я знаю… Ну, что ты уставился на меня, метастаза ходячая? Я единственный здесь, кто знает: кайзером тебе быть чуть более трех месяцев. У тебя уже неоперабельный рак горла, понял ты, колбаса немецкая?