Ворона в сети - Наталия Кузнецова

– Уйдите от меня! Что вам надо? Я сейчас полицию вызову!

Она повернула к ним голову, и оказалось, что ей лет двадцать, не больше.

– Ой, – сказала Лёшка, – простите, пожалуйста, мы вас спутали с одной нашей знакомой – у неё плащ такой же. Вы нас что, испугались?

– А вы как думали! – воскликнула девушка. – Испугаешься тут, когда тебя преследуют сразу двое. Со мной такое раз уже было: малолетки налетели, сумочку отобрали, хорошо, что ничего другого не сделали.

– Но мы не такие.

– Вижу, – девушка с их помощью поднялась и, чуть прихрамывая, через арку прошла на улицу.

– Ошибся, бывает, больше такого не случится, – глядя ей вслед, сказал Ромка и направился к подъезду Лиды Смирновой.

Дверь им открыла полная женщина в зелёном халате. В руке у неё была бутылочка с соской.

– Вы ко мне? А, да, это вас Алёна прислала. Подождите, я сейчас вам фотографии принесу.

Она скрылась в комнате, через некоторое время вернулась с конвертом и со словами: «Вот всё, что нашла», – отдала его Лёшке.

– Скажите, пожалуйста, – спросил Ромка, – вы кому-нибудь из ваших однокурсников рассказывали о фотогазете, которую Алёна Игоревна для вечера сделала?

Лида подняла брови.

– О фотогазете? Зачем? Кому?

Где-то в глубине квартиры вдруг закричал ребёнок, и она в нетерпении оглянулась.

– Плачет. Пора кормить. Ему четыре месяца, я от него почти что не отхожу и мало поэтому с кем-либо общаюсь. С Алёной разве что, и то только по телефону. А в чём дело?

– Вам Алёна расскажет. Спасибо и до свиданья.

Ромка ретировался и сам захлопнул за собой дверь.

– Значит, – сказал он, – из списка подозреваемых мы эту Лиду вычёркиваем. Ей та старая история с иконой сто лет снилась, раз у неё в таком возрасте появился ребёнок. И стройной её назвать ну никак нельзя, поэтому и про плащ было незачем спрашивать. Вообще-то я так и думал, что она окажется ни при чём. Художник этот куда подозрительней.

– И хорошо, что у нас, кроме него, никого больше нет, – поддакнула Лёшка.

– Вот именно, он остался один. Мы считай что у цели.

Ромка открыл конверт и просмотрел снимки.

– Гляди-ка, Лёшка, тут этого художника завались. И у церкви, и рядом с усадьбой. А вот он с мольбертом и тоже у церкви. А вот ещё – с Анной. Слушай, он же точно не знал, какие именно фотографии Алёна наклеила, потому и решил, стало быть, всё подряд уничтожить.

– Вот завтра всё и узнаем.

– Почему завтра? Давай сегодня!

– Но мы же с ребятами на завтра договорились, – запротестовала Лёшка. – И потом, уже поздно, мне скоро с Диком надо будет гулять. Да и маме что скажем? Неизвестно ведь, сколько мы там пробудем.

– Ох, как же ты любишь всё усложнять, – поморщился Ромка. – С Диком твоим, чтобы папу не беспокоить, Славка погуляет охотно, а маме я скажу волшебное слово.

Славка вывести Дика, конечно же, согласился. А маме Ромка сказал совершенно будничным тоном:

– Мамочка, мы с Лёшкой ещё хотим на выставку картин забежать. Так что не ждите нас скоро. – И с выражением добавил: – Пожалуйста.

– Куда-куда вы собираетесь забежать? – сделав паузу, переспросила Валерия Михайловна. Она очень хорошо знала, что её сын терпеть не может всякие выставки и музеи, и потому была крайне удивлена.

– На выставку. Вернее, на вернисаж, – с важностью подчеркнул Ромка.

И мама не смогла ему отказать.

– Ну что ж, идите, потом нам с отцом расскажете, что там видели.

А на город наползли свинцовые тучи, раньше времени потемнело, закапал дождь. Лёшка подняла воротник и тихонько вздохнула. Уж очень ей не хотелось идти в незнакомую галерею. И не то чтобы она была против картин, просто всему своё время. Прямо сейчас она не настроена их смотреть, куда лучше забраться с ногами в кресло и разговаривать с Катькой. К тому же если этот художник и в самом деле украл икону, то вдвоём, да ещё вечером, его не разоблачить, зато можно запросто попасть в опасную переделку. Но с Ромкой об этом разве заговоришь?

И она поплелась за братом.

До Садовой они добрались на метро, свернули в небольшой переулок и направились к сияющей вывеске «Галерея “ВладАрт”».

Тяжёлая дверь открылась легко. Правда, у входа им загородил путь какой-то мужчина, по виду охранник, и вопросительно поднял брови.

– Мы от Марии Андреевны, – наобум брякнул Ромка, и это сработало – охранник отступил в сторону.

Они вошли в большой, залитый белым ярким светом зал, по которому бродили празднично одетые люди и разглядывали картины.

– Не слабо, – отметил Ромка, снимая куртку в небольшой, но вместительной раздевалке, а Лёшка порадовалась тому, что, собираясь к Алёне, постаралась принарядиться.

Любителей живописи было много. По одному, по двое, небольшими кучками они менялись местами, переходя от одного полотна к другому, отовсюду слышались возгласы: «Колоритно! Чудесно! Мощно! Какие краски!»

У двух портретов, висящих один напротив другого, народу скопилось больше всего, а реплик слышалось меньше – люди понимали, что пустыми словами тут не отделаться.

Один из них, написанный художником в историческом стиле, назывался «Графиня». Надменная, со следами былой красоты старуха, отвернувшись от зеркала, с недоброй усмешкой взирала на зал. Её загадочный гипнотизирующий взгляд вызывал испуг. «Я всё про вас знаю», – казалось, говорил он.

– Какие у неё глаза проницательные, прямо в душу заглядывают, – отметила тихо какая-то женщина.

– Мне кажется, что это старуха из «Пиковой дамы», – прошептала Лёшка. – Видишь, у ног её рассыпаны карты: тройка, семёрка и туз.

– Эти карты считались магическими, – ответил Ромка.

– А это что значит? – Лёшка указала на столик перед зеркалом на портрете, где наряду с бронзовой чернильницей, гусиным пером и стопкой старинных книг блестели ноутбук и сотовый телефон.

– Должно быть, художник хотел сказать, что в ней уживаются старина с современностью.

– Грозная старушенция. Я бы с ней встретиться не хотела, особенно ночью, – поёжилась Лёшка и развернулась к другой картине, тоже привлёкшей большое внимание посетителей. «Настенька» – так она называлась. Лёшка взглянула на неё раз, другой, да так и застыла. И вовсе не потому, что девушка на фоне цветущего сада была сказочно хороша – красавиц на свете много, – но она излучала свет, будто внутри неё жило солнышко, а её фиалковые глаза сияли и как маяки притягивали к себе. «Она кого-то любит и очень-очень счастлива, – подумала Лёшка. – И как только художнику это удалось передать? Наверное, в этом и состоит тайна подлинного искусства».