Книга о Небе - Кодзиро Сэридзава

Книга Небес — это книга жизни. Для того чтобы написать ее, тебе дана прекрасная жизнь.

Теперь и к тебе, возможно, будут приходить разные люди. К сему отроку тоже приходит много людей.

Затем Родительница начала рассказывать разные вещи об этом дитяти, о юноше Юкинаге. Читая этот текст, я в какое-то мгновение растерянно застыл в раздумьях.

Родительница приходила по крайней мере раз в неделю и сама изволила говорить; обычно она несколько слов говорила и об этом отроке, то ли ему самому, то ли присутствующим здесь — понять было трудно.

Я был уверен, что хорошо знаю юношу Юкинагу, но, оглядываясь назад, понимаю, что знал его недостаточно. Я более чем кто-либо признавал и его способности, и его миссию и возлагал на него большие надежды, но я не знал ни откуда он родом, ни его семейных обстоятельств, ни его биографии.

При этом испытывал непонятную досаду, думая о том, что, если бы не миссия, возложенная на него Богом, он стал бы выдающимся деятелем искусства, которым мог бы гордиться мир, достигнув успехов в развитии какого-нибудь из своих талантов: к примеру, в музыке или в живописи.

Тут я внезапно вспомнил, что юноша Юкинага достиг возраста, в котором был распят Иисус, и то, что его обычно всюду, как дитя, сопровождает Родительница, показалось мне странным и в то же время забавным, я рассмеялся, но слезы текли по щекам.

Когда я думаю об этом сейчас, то понимаю, что засмеялся я, возможно устыдившись самого себя, — будь рядом юноша Юкинага, он бы расценил это как малодушие с моей стороны, но слезы, когда я обнял его, были искренними.

Как же важна его, юноши Юкинаги, миссия, как далек путь и как трудно идти по дороге Неба! Родительница, постоянно сопровождавшая его, как мать, жалела его и, чтобы подбодрить, вместо его настоящего имени Юкинага Ито дала ему великолепное имя Тэруаки Дайтокудзи и даже, как я слышал, зовет его Лунно-Солнечным Богом. Это уж слишком!

Впрочем, пользуясь покровительством госпожи Родительницы, он тем более должен, не возомнив о себе, действовать умело, обдумывая каждый свой шаг.

Каждый человек получает в дар от Великой Природы свою душу и, позаимствовав на время тело, обретает жизнь в этом мире. В это же время каждый неосознанно получает от Великой Природы и свою миссию, и обязанность всей жизни. Я родился в 1896 году, на следующий год после победы Японии в японо-китайской войне, в совершенно варварской среде. Однако, к счастью, получил как цивилизованный человек высшее образование, сначала в Японии, а потом в передовой стране Европы, и мне выпала счастливейшая судьба разделить с Японией жизненный опыт модернизации.

Если быть точным, мне 95 лет и два месяца, и мне кажется, что эти годы пролетели как одно мгновение, и в то же время они представляются мне длинной чередой лет. Не говоря уж о более старшем поколении, даже мои друзья-однолетки все скончались, не осталось ни одного человека, с которым я мог бы поговорить о прошлом.

Да, долгая, тяжелая война окончилась поражением, и в Токио, превратившемся в выжженную равнину, я понял, что даже в условиях оккупации не умру с голода, если только буду писать, и писал, постоянно подбадривая себя… И вот в один из таких дней в мой дом пожаловал главный редактор «Вестника Тэнри», неся на спине, как ребенка, директора господина О.

Чтобы попасть в мой дом, надо было сесть на электричку на станции Сибуя, доехать до Сангэндзяя, выйти на остановке Мисюку, затем пройти пешком в направлении синтоистского храма Мисюку примерно полтора километра. Уже то, что слабенький директор О. прибыл ко мне на спине редактора, заставило меня сразу согласиться взяться за трудное дело написания из номера в номер «Госпожи Вероучительницы», которую предполагалось публиковать с продолжениями в еженедельнике «Вестник Тэнри»…

Когда они собрались уходить, жена долго стояла на дороге в надежде, что мимо проедет хотя бы грузовик и подвезет их, но ни одной машины не было, и они ушли точно так же, как прибыли.

— На машине было бы удобнее… Но я никогда уже не смогу приобрести машину, — рассмеялся директор, а редактор, тоже со смехом, добавил:

— Я уже давно махнул рукой на машину. Это средство транспорта не для нас, японцев. — С этими словами он подставил спину директору. — Я безопаснее, чем автомобиль.

— В последнее время те, кто бывает в моем доме, кажется, забыли о том, что такое автомобиль. Как говорится, свои ноги надежней всего. — С этими словами я проводил их, и вот теперь, спустя почти полвека, я вдруг в одиночестве вспомнил об этом, и к мысли о том, каким бестолковым и смешным было наше поколение в возрасте пятидесяти лет, прибавилась грусть, и я громко запел:

Да, такое бывало, но я был спокоен,

что никто об этом не знает. Однако сам я все знал.

Итак, сев за стол, я приготовился писать, но, возможно, оттого, что душа моя была неспокойна, кисть не двигалась.

С тех пор как Великая Природа ясно приказала мне: «Твоя миссия — писать», у меня почти не бывало такого, чтобы, сев за стол, я не мог писать.

Поэтому, устремив свой взор на небо за окном, я стал размышлять, что бы это могло значить, и, осознав, что мне просто не о чем писать, вдруг почувствовал приступ смеха.

В тот же момент меня вдруг словно окатили холодной водой:

— Для тебя не знать, о чем писать, означает не иметь цели в жизни. Ты уничтожил в себе все проявления самонадеянности, не говоря уж об эгоистических желаниях, и перестал ощущать свое «я» в результате упражнений, которые выполнял очень старательно, очень терпеливо. Это было хорошо, и Бог хвалит тебя за это. Однако послушай, если человек отказывается от себя, то по воле Неба он должен стать добрым и полным сострадания человеком, иначе это бесполезно… Итак, готовься, сейчас тебе даруют Небесную жизнь.

В тот же момент раздался грохот, и над моей головой как будто ударила молния, я пригнул голову к столу и на некоторое время, кажется, потерял сознание…

Сколько это продолжалось — не знаю, очнувшись, я решил, что в меня ударила молния, и не мог поднять головы. Полилась красивая музыка… Прекрасная мелодия, что-то похожее на никогда не слышанный квартет. Увлеченный, я заслушался и снова задремал… и проснулся, когда звучала Пятая симфония Бетховена.

— Ну кто же засыпает в полдень! — воскликнул я и сам над собой рассмеялся. Может, оттого, что я отрешился от себя, во мне ничто не откликалось на эту музыку. — Небесные жители! Смейтесь над лентяем, каким я стал… — воскликнул я громко…

Из северного окна кабинета виднелись зеленые верхушки густых деревьев, росших вокруг соседнего особняка, они медленно колыхались, как будто подернутые рябью, и словно что-то сообщали мне.

Я прислушался; деревья, едва колыхаясь, тихо хором исполняли какую-то мелодию. Небесную мелодию, с утра, не умолкая… Неожиданно для себя я встал и, пропев: «Благодарю» сложил вместе ладони и устремил взгляд на чудную зыбь деревьев…