Его птичка. Книга 2 - Любовь Попова

— Минздрав предупреждает: всегда проверяйте туалеты, — посмеялся Борис, и девушки улыбнулись.

— Я быстро.

Не посмотрев на Антонину, я рванул вперед и быстро стал искать взглядом возможный вход в служебные помещения.

Меня, конечно, не пропустили. Сначала. Пока не показал козырь в любой ситуации.

Когда тысячная купюра пополнила бюджет охранника Толика, я все-таки направился туда, где раздавались голоса и смех. И почему мне не было весело?

— Толик.

Тот обернулся и сделал вид, что не перепрятывал бумажку.

— А девочек у вас снимают?

Высокий, чуть горбатый охранник отвел глаза и переступил с ноги на ногу.

Мысль, что Аня пошла по наклонной, могла и убить меня, но знать я был должен.

— Вообще-то говорить о таком не положено. Сами понимаете, правила.

— Понимаю, — кивнул я, и ловким движением фокусника в карман Толика опустилась еще одна купюра.

— Можно, но это не дешево. Сами понимаете. Они же танцовщицы, — возвел он руки и глаза к потолку. Понятно, что он не мог позволить себе такого удовольствия. Зато мог я. Должность хирурга и заместителя центра трансплантологии это позволяла.

Я ухмыльнулся и, развернувшись, направился туда, куда и собирался.

Разобраться. Действительно ли Аня стала шлюхой или это просто не она. Или…

Когда я увидел ее стоящей у зеркала, меня парализовало. Воздух стал густым, как клей.

Сердце, казалось, сейчас выскочит, как сильно оно забилось. Нет, спутать невозможно.

Потому что родинку на заднице я помню слишком хорошо. Как и то, что Аня клялась никогда ни под кого не ложиться ради денег.

Ну что ж. Я ее обманул, она обманула меня.

Из гримерной выскочила девчонка. Если бы не макияж и грудь третьего размера, дал бы лет пятнадцать.

— Ой, — пискнула она, влетев в меня, но тут же задрала голову, и ее губ коснулась соблазнительная улыбка. — Тебе кого позвать, красавчик?

— Синицыну.

— Кого?

— Аню.

— А, гастролерку, — она уже развернулась обратно к двери, но я остановил, тронув влажное от пота плечо: — Скажи, что к телефону зовут, не описывай, как выгляжу.

Она подмигнула мне и зашла в гримерку. Оттуда палило жаром пота, запахами духов и лака для волос. Но не один запах не смог перебить ее.

Легкий, дурманящий, от которого словно пьянеешь. Запах малины и мяты. Ни с чем невозможно спутать этот аромат любимой женщины.

Я быстро открыл ближайшую дверь. Отлично! Там оказалась кладовая.

Руки уже тряслись от предвкушения. Но я встряхнул ими.

Просто спрошу, как дела.

Вот и все.

Привет. Как дела?

Как дела? Я чуть не сдох без тебя, а ты сиськами трясешь. Как дела?

Давай же, малыш.

Как только Аня переступила порог, выйдя в коридор, я на минуту залюбовался сосредоточенностью на ее лице, острыми скулами, большими глазами. Но вместо «привет, как дела?» я зажал ей рот рукой и втолкнул в темное узкое помещение.

Я хотел поговорить, правда хотел.

Хотел спросить, как она докатилась до такой жизни. Но вместо разговора зажимал ей рот рукой и наваливался сверху, прижимая к стене, раздвигая ноги. Я чуть приподнял ее коленом, потирая между ног.

Я хотел поговорить. Ну правда хотел!

Но вместо этого, невзирая на ее ярое сопротивление, стянул безразмерную футболку, сразу сжав рукой грудь с твердым камушком соска.

Ох, как часто я о ней фантазировал. Вспоминал, как она стонала, когда я вылизывал ей соски или выкручивал их пальцами, вбивая в любую доступную глазу поверхность.

Мозги уже не работали. Сознание заполнила вязкая, тягучая похоть. В паху горело, гнев и обида требовали выхода. Сперма требовала выхода. Член болезненно налился кровью, терся о боксеры, рвался наружу.

Я правда хотел просто поговорить, но, ощутив в своих жадных руках упругую задницу, не смог связать и двух слов. Только рычал как животное, срывал колготки как животное.

Пальцы дрожали, подбираясь к заветной цели. Она сопротивлялась, извивалась как эпилептик, царапала кричала. Мне все было нипочем. Я имел цель, а хотел я поиметь Аню. Прямо сейчас. Оказаться внутри. Там, где тесно узко, горячо. Охуенно.

Средний палец наконец погладил на удивление влажные складочки, потер взбухший клитор и толкнулся внутрь. Палец обволокло влажным обжигающим теплом, и я рвано выдыхаю.

Аня дернулась и стала со всей дури хлестать меня руками, но меня уже было не остановить.

И сделав во влагалище — все таком же узком влагалище — пару движений, я прошептал на ухо:

— Не дергайся. Малыш. Это же я.

Этот низкий голос полоснул по сознанию ржавым скальпелем, загоняя микробы образов из прошлого и вскрывая старые раны. Все сопротивление с моей стороны сошло на нет, так же быстро, как мужчина, то есть Рома, стянул с меня давеча тунику.

Полумрак не прячет от меня этот ужасающий и выпивающий мою душу взгляд.

Мыслей не осталось, а душивший меня обжигающий стыд из-за острого возбуждения, что вызвали во мне грубые прикосновения незнакомца, унесся прочь.

Ну, еще бы не стыдиться.

Какой-то мужик раздвигает тебе ноги на грязном полу клубной кладовки, тискает грудь, а ты хоть и сопротивляешься, кричишь о помощи, но течешь как сука. Изнемогаешь и сдерживаешь желание поддаться ему всем своим натруженным танцами телом.

А все запах.

Головокружительный, манящий, древесный, настолько знакомый, что сердце замирало и тут же отбивало свою долбаную чечетку.

Наверное, было глупо приехать в Питер и рассчитывать, что судьба не столкнет нас лбами. Но я верила в это. Ведь Питер огромный, едва ли меньше Москвы, где я жила с рождения. Танцевала для себя, работала для других, любила его, трахалась с ним, ненавидела его!

Откуда в богемном ночном клубе возьмется хирург из престижной больницы?

И вот Рома на мне, его палец во мне, а губы до невозможности нежно касаются шеи, режут чувства наголо кончиком языка. Рисуют узоры, срывают с губ стоны.

Я не могла поверить, что это не сон.

— Рома? — только и пискнула я и совсем расплавилась, стала безвольной марионеткой в сильных умелых руках кукловода.

— Да, малыш, да, это я. Твой Рома, — говорил он, найдя в темноте мочку ушка, пока его средний палец продолжал растягивать мое лоно, а большой — ласкать клитор. — Это Рома.