Упреждение. Лобное место-2 - Эдуард Тополь

– А сколько это может стоить?

– Сейчас… – Закоев спустил ноги со стола, нагнулся к своему гибкому айпаду и произнес внятно: – Стоимость кинохроники две тыщи двадцать четвертого года.

– В «три дэ»? – отозвался этот айпад ровным мужским голосом.

– А есть и не в «три дэ»? – спросил Закоев.

– Есть, но очень мало, – ответил айпад. – После две тысячи восемнадцатого года всё снималось в «три дэ».

Закоев поднял глаза на нас:

– «Три дэ» вам годится?

Я переглянулся с Акимовым – ни я, ни он никогда не имели дело со съемками в 3D. Но выхода, похоже, не было, и я кивнул. В конце концов, не боги горшки обжигают, если Бондарчук может снимать в 3D, то почему мы не сможем смонтировать?

– Пусть будет «три дэ», – сказал и Акимов.

– Какой метраж фильма? – снова спросил Закоев.

И мы с Акимовым опять переглянулись.

– Ну, наверное, полный метр… – произнес я.

– Документальный фильм, полный метр, – сказал Закоев в свой гибкий айпад. – Посчитайте стоимость монтажа и озвучания.

Я обратил внимание, что с айпадом он говорил на «вы», и, по-моему, не прошло и секунды, как айпад выдал ответ:

– Средняя длина полнометражного документального фильма – от пятидесяти двух до пятидесяти восьми минут. То есть порядка тысячи метров пленки. При норме монтажа один к десяти получаем десять тысяч метров отборочного материала по цене сто долларов за минуту просмотра и тысячу долларов за метр отобранного материала. Плюс два месяца на монтаж, озвучивание и компьютерную графику. Итого: два миллиона триста сорок тысяч долларов.

Закоев повернулся к нам:

– И вы хотите, чтобы я вытащил из кармана такие бабки и подарил какому-то Сафонову? То есть я, по-вашему, кавказский баран? Да?

– Нет, Тимур, ты горный орел, – сказал я и достал из кармана визитную карточку генерала. – Когда я прошлый раз был у тебя, Маша позвонила тебе из две тысячи четырнадцатого года. А теперь ты позвони туда, вот номер…

– Зачем? – спросил Закоев.

– Ну, я тебя прошу как твой покойный главный редактор. Это всего сорок долларов минута. Разорись на две.

– Нет, – сказал Закоев. – Это когда у того, кто из Будущего путешествует в Прошлом, там случается какое-то ЧП, он может сюда позвонить. А отсюда туда звонить нельзя, запрещено.

– Почему?

– Патаму что каждый будет туда звонить и говорить, какой курс доллара будет завтра и как «Зенит» сыграет с «Динамо»! – нервно сказал Закоев. – Панимаешь?

Я огорченно посмотрел на Акимова:

– Ч-черт… Мне Сафонов сказал, что за видео из Будущего они заплатят любые деньги… Как же быть?

– Даже три лимона? – вдруг спросил Закоев.

Я пожал плечами:

– Конечно. Что для них три лимона?

– Гм… – Он кашлянул. – Рискнуть, что ли?

– В каком смысле?

– Ну, панимаешь… Есть пиратский провайдер… Но очень дарагой…

– Сколько?

– Минута – десять тысяч! И больше минуты нельзя – сразу засекут!

– Звони! – вдруг сказал Тимуру Акимов. – За счет моего гонорара – звони!

Закоев посмотрел на него, потом на меня. И вздохнул:

– Ладно, диктуй телефон.

Я продиктовал номер Сафоновского мобильного телефона, Закоев долго набирал на своем айпаде какие-то номера, потом говорил с кем-то на своем дагестанском, а затем перевел айпад на громкую связь, и после третьего гудка мы услышали голос генерала:

– Сафонов слушает.

Я сказал:

– Илья Валерьевич, это Пашин и Акимов. Мы звоним из Будущего, у нас всего минута. Мы можем сделать фильм о России две тысячи двадцать четвертого года. Чтобы вы и все, кому нужно, увидели всё своими глазами. Хотите?

– Еще бы! – отозвался генерал. – How much?

– Вах! Соображает… – беззвучно произнес Закоев, следя за секундной стрелкой на своих часах.

– Производственный бюджет фильма – восемь миллионов долларов, – сказал я первое, что пришло в голову, увидел ошарашенные глаза Закоева и Акимова и нагло добавил: – Плюс восемь процентов генеральному продюсеру и десять на студийные расходы.

– То есть десять лимонов? – спокойно спросил Сафонов.

– Без ваших комиссионных, – обнаглел я вконец.

– Понял и доложу начальству, – сухо ответил он. – А как мы платим? Кому?

Тут я увидел поднятую руку Закоева, которой он собирался показать, что время кончилось, и быстро сказал:

– Илья Валерьевич, сначала утрясите цифру. Я позвоню через шесть минут.

И Закоев махнул рукой, выключая связь.

– Ты с ума сошел?! – воскликнул Акимов. – Они не дадут таких денег!

– Я мало попросил, – тут же пожалел я. – Они дадут любые деньги, чтобы узнать, что ждет страну…

– Да, ты мог прибавить, – согласился Закоев. – Я помню то время. Михалкову на «Солнечный удар» дали двадцать шесть лимонов зелеными, а Бондарчуку на «Сталинград» – все пятьдесят. И то были фильмы о прошлом. А мы им сделаем о будущем…

– Набирай снова, – сказал я ему.

– Но не прошло и минуты…

– Набирай!

– Десять тысяч баксов! – воскликнул он.

– Давай набирай! – приказал ему Акимов.

Закоев покачал головой, но снова проделал всю процедуру: нажал «redial», потом опять поговорил с кем-то по-дагестански и наконец мы опять услышали знакомый голос:

– Сафонов слушает…

– Илья Валерьевич, извините, это снова Пашин. Я не учел местные налоги.

– Сколько? – спросил он нетерпеливо.

– Теперь они, как в США, – тридцать процентов.

– Понял. Звони через пять минут. Пока. – И гудки отбоя.

– Ну ты даешь! – восхитился Акимов.

Я усмехнулся:

– Гулять, так с музыкой! – И спросил Закоева: – А ты открыл тогда счет в банке напротив Дома кино?

– Канечно, открыл, – сказал он хмуро. Видимо, при напоминании о Кавказском банке у него разом поднялись и давление, и акцент. – Только Кавказский банк тагда ничего туда не перевел.

– Теперь это неважно. Ждем еще три минуты и звоним ему снова.

Я подошел к стеклянной стене закоевского кабинета на двенадцатом этаже его «Тимур-отеля». Не знаю, начали ли они в 2034-м управлять климатом и регулировать погоду, но в отличие от мряклого московского ноября 2014-го тут стояла морозная солнечная погода, и я хорошо видел декорации Москвы и других европейских столиц середины и конца прошлого века. За ними роботы на левитаторах и подъемных кранах строили из каких-то легких материалов Токио, Нью-Йорк и Сидней.