Икар - Альберто Васкес-Фигероа

— Именно! — настаивал американец. — Это как раз тот случай, когда пилот не в силах что-то сделать, ему остается только принять все, как есть. Если ты решил летать, то должен сознавать, что тобой всегда будут управлять стихии. — Он сокрушенно развел руками. — Если реке вздумалось унести самолет… пускай уносит! Главное, сохранить свою шкуру и копить деньги на новый самолет.

— Странная философия для человека действия!

— Послушайте… — не выдержал собеседник. — Однажды недалеко от Вердена мне навстречу вылетели шесть «Фоккеров», которыми управляли новички. Я понял, что способен сбить двоих, может, троих из них, но в итоге они меня разделают под орех. Я бросился в пике, кое-как приземлился и побежал прятаться в окоп. Эти мерзавцы превратили мой самолет в кучу пепла, однако через месяц мы на пару с Бобом Моррисоном с ними разобрались. А как поступили бы вы?

— Кинулся бы в окоп.

— То-то же! Так что сидите и наблюдайте за тем, как уровень воды поднимается, и молите Бога, чтобы не больше, чем на пару метров.

Вечерело, с запада надвигались новые тучи, вдали сверкали молнии, за которыми с рабской покорностью следовали раскаты грома, и великолепная сельва по берегам реки быстро утратила свои яркие краски и превратилась в серое пятно, которое даже не выделялось на сером, более пепельном, фоне сумрачного неба.

Великая Саванна казалась унылой и печальной, как никогда.

Далекие тепуи оказались стертыми с горизонта низкими ватными облаками.

Белые цапли и красные ибисы дремали среди жасминов и водяных лилий.

Одни лишь утки, черные утки, летали совсем низко, касаясь крыльями поверхности реки, и время от времени ныряли с неподражаемой грацией.

Наступила ночь. Спешно, словно щелкнула пальцами, требуя уступить ей место, бесцеремонно прогоняя последние замешкавшиеся огни.

Прорычал первый ягуар.

Вода лизала колеса старого биплана.

Темнота стерла все различия.

Больше не было ни сельвы, ни реки, ни самолета, ни людей, ожидавших своей участи.

Только темнота и тихий дождик, без устали бубнивший свою монотонную песенку.

Люди погрузились в размышления.

Наконец один из них заметил:

— У меня задница намокла.

— Значит, вода продолжает прибывать. Будет лучше залезть в самолет.

Так они и поступили, однако вскоре стало ясно, что глаз сомкнуть все равно не удастся: в любой момент течение могло унести их вниз по реке.

Ни одной звезды.

Никакого намека на луну.

Одни лишь низкие тучи.

Спустя час Джон МакКрэкен спросил, словно именно это сейчас особенно его занимало:

— А что вы будете делать, если однажды надумаете жениться? Полагаете, что какая-то женщина согласится терпеть ваш образ жизни?

— Полагаю, что нет, — донеслось из темноты. — Но я не думаю, что когда-нибудь женюсь.

— Почему?

— Потому что я уже несколько лет влюблен в женщину, о которой мне ничего не известно.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что сказал: что мне ничего не известно. — Король Неба сделал долгую паузу и добавил изменившимся голосом: — Неизвестно, как ее звали, где она жила, какой была национальности, красавица или уродина, блондинка или шатенка.

— Вы что, меня разыгрываете? — возмутился шотландец.

— Вовсе нет! — возразил невидимый собеседник. — Эта женщина снится мне каждую ночь, я желаю ее каждую секунду и отдал бы полжизни, чтобы провести с ней хотя бы час, но даже не знаю, как она выглядит.

— Да объясните же, пожалуйста!

Воцарилось долгое молчание: очевидно, Джимми Эйнджел обдумывал, стоит ли рассказывать свою историю или нет, но потом, похоже, все-таки решился.

— Да чего уж там! — воскликнул он. — В конце концов сегодня тоже необычная ночь… — Он собрался с духом и наконец начал: — Это случилось четыре года назад. Немцы вовсю начали наступать, и высшее командование предпочло потерять самолеты, но спасти пилотов, поэтому нас посадили в санитарные машины, которые ехали в тыл. — Он тихо засмеялся. — Они были набиты ранеными и медсестрами, так что одной пришлось сесть мне на колени. Темень была непроглядная, и я не видел ее лица, даже голоса не слышал. Знаю только, что у нее было красивое тело… — Он вновь замолчал. Король Неба ушел в воспоминания, но потом все же продолжил: — Дорога была проселочная, вся в рытвинах… Падали снаряды, внутри машины царил страх, духота и разило смертью. И тут, спустя какое-то время, я почувствовал, что из-за того, что нас все время подбрасывает, от соприкосновения с упругими, идеально округлыми ягодицами, я начал возбуждаться. И понял, что она тоже возбудилась. Я робко погладил ее грудь, завернул подол и проник в нее. Это было что-то невероятное! Я почувствовал, что она испытывает все большее наслаждение и постанывает, ее приглушенные стоны сливались с жалобами раненых и криками ужаса. И с каждым накатом она изливала на меня теплую жидкость, которая текла по моим бедрам. Машину все подбрасывало и подбрасывало, однако я сдерживал себя, потому что от сознания, что я дарю ей такое блаженство, мне было так хорошо, что я забывал о самом себе.

Пилот вновь замолчал. Он глубоко дышал; пассажир сидел с закрытыми глазами, пытаясь представить себе описанную сцену.

— Это длилось почти час… — наконец продолжил американец. — Можете поверить? Долгий и чудесный час: в глухую ночь, в разгар боя, в окружении раненых, а может, и умирающих, я возносился в рай, закусывая губы всякий раз, когда чувствовал, как она изливается на меня. И когда все-таки кончил, я был как мертвый, но так и оставался внутри нее, а она продолжала издавать стоны, пока неожиданно не распахнулась дверца, и пилотам пришлось покинуть машину.

— Черт!

— Вот и я сказал: «Черт!» Санитарная машина растворилась в ночи, а я стоял и смотрел, привалившись к дереву, как мрак проглатывает женщину моей жизни.

— И вы так и не узнали, кто это был?

— Нет! Я искал ее после окончания войны, но ведь в ней участвовали англичане, французы, американцы и даже австралийцы, и медсестры были всех национальностей… Бог ты мой! Где она сейчас, в каком уголке земли?

— Замечательная история, — сказал шотландец. — Прекрасная и грустная.

— Война — время грустных и прекрасных историй… — Джимми Эйнджел глубоко вздохнул. — Иногда ночью я сажусь в постели и засыпаю. И тогда она приходит ко мне, садится мне на колени, и мы часами предаемся любви. Я уверен, что, где бы она ни находилась, она меня ищет и ее душа летит ко мне, преодолевая пространство.

— Когда-нибудь вы ее найдете!

— Нет! — твердо ответил летчик. — Не найду, да и не хочу найти. Воспоминание о ней всегда будет лучше самой лучшей действительности.