Наречия - Дэниэл Хэндлер

— Все, конец! — объявило радио. Я повернула ручку и, потянувшись через Лайлу, захлопнула дверь, чтобы нам с ней немного посидеть в тишине. Чему конец, футбольному матчу или чрезвычайной ситуации, кто его знает. Кажется, Лайле тоже все безразлично.

— Мне сказали, что это мой единственный шанс, — тихо произнесла она. Возможно, в зале казино оно того стоило — сидеть, вырвавшись на свободу в заведении под названием «Будь что будет», вместо того чтобы томиться на больничной койке, пока врачи изучают тебя точно муху под микроскопом. Но сейчас, оказавшись в западне дорожной пробки, мы старались не думать о том, чем все это закончится.

— Ты не умрешь в машине, — заверила я Лайлу. — Такого быть не может. Нам надо просто довезти тебя до больницы. И довезем. Вот увидишь, все будет в порядке. Выход найдется. Я обязательно найду его, только ты сиди тихо.

— Нет, — негромко возразила она. — Мне сказали, что возможность открывается лишь на несколько часов. Если я вовремя не попаду в больницу, врачи не смогут сделать мне операцию, и тот парень умрет почем зря.

— Послушай, — сказала я ей.

Мое горло от злости жгло огнем. Вся тяжесть мира того не стоит, несмотря ни на какую любовь, которая умрет и исчезнет, как дым. И все же каждое мгновение, проведенное вместе с Лайлой, было для меня дороже всего на свете. Чего только стоила возможность говорить с той, кого знаешь буквально наизусть, как старую песню. Любовь — это все, что у нас оставалось, пока мы сидели, пойманные в западню, зная, что парома не будет, а значит, и спасения.

— Они просто ничего не знают, — сказала я, — эти парни. Они считают, что это круто, когда кожаная куртка застегнута под самое горло. Всего на несколько часов? Если бы ты не спустилась ко мне по лестнице «В», я бы все равно сейчас лила слезы, не здесь, так там. А не оставь мы тогда ключи на музыкальном автомате, врачи «скорой» наверняка смогли бы вытащить Адама из ванны еще живым. В таком случае я наверняка вышла бы замуж за этого идиота, и мы с тобой перестали бы встречаться, потому что ты его не выносила. Я бы потеряла с тобой связь в промежутке всего в несколько часов, так что какая разница, скажи. Не надо отчаиваться. Тот парень умер не напрасно, никто из мертвых не умер напрасно. А вот ты еще жива.

— Ты пьяна, — сказала Лайла и расплакалась. — Боже, как бы мне хотелось напиться вместе с тобой! Но путь к спасению нам отрезан.

— Знаешь, давай придумаем лучший способ умереть, чем загнуться от старости в дурацкой дорожной пробке, — предложила я.

— Не надо, — возразила она. — Потому что потом не уснешь.

— Тогда давай будем бодрствовать всю ночь, — сказала я. — Ты можешь всю ночь не спать вместе со мной. Мы когда-то с тобой уже так делали, причем миллион раз. Я люблю тебя так крепко, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы заставить тебя жить. Ты моя, Лайла. Ты мой чемпион, мой ас-квотербек.

— Ненавижу футбол, — произнесла сквозь слезы Лайла. — Когда я умру, разнеси эту игру к чертовой матери.

— Даже не подумаю, — возразила я. — Без тебя я даже не сдвинусь с места.

По ветровому стеклу барабанил дождь, а мы, две взрослые тетки, сидели, обнявшись, и плакали, как девчонки. Вокруг надрывно гудели клаксоны… для нас не было ни дождя, ни дорожной пробки, ни режущих слух пронзительных звуков. Лайла мне дороже всех денег мира, и я останусь с ней, с моей самой дорогой подругой, изменившей всю мою жизнь, с моим единственным утешением в жестокой игре, в которую привыкли играть этот мир и населяющие его мужчины. Я схватила ее руки и положила на шрам словно в молитве, которую мы с ней будем читать, и смерть не посмеет подойти близко.

Соберитесь вокруг нас, героические женщины Хаддама. Соберитесь вокруг нас и примите нас под ваши шелковые крыла. Мы здесь, мы здесь, мы здесь, неужели не найдется никого, кто поможет нам вместе перебраться на другой берег!

Ну что за ужасный день! Облака висят низкой, плотной завесой, дождь льет с самого утра, еще не вечер, а уже темно, и темнота, похоже, надолго. Совсем как тот гость, что пожаловал к вам на денек-другой и явно не спешит возвращаться домой. Можно сказать, что день загублен, ну или почти загублен, и все потому, что дождь льет и ему не видно конца. Все сидели в кафе и ели, хотя, по правде сказать, жрачка там дерьмовая, но куда еще пойти? Впрочем, там все дерьмовое. Стулья и столы липкие, да что мне вам рассказывать! Вы и сами знаете. В общем, внутри кафешки было пять посетителей, плюс еще одна пара в углу, которая о чем-то препиралась между собой, и еще повар. За стойкой, в фартуке, стоял хозяин заведения. Скажем так: он был занят тем, что протирал стаканы белой тряпицей. На одном из табуретов сидела женщина, причем она уже явно успела изрядно принять на грудь. По соседству с ней примостился мальчишка, который, судя по всему, не имел к ней никакого отношения. Звали его Майк. По идее, кто-то должен был прийти за ним, но так и не пришел, и Майк — согласитесь, что мальчонке еще оставалось делать — маялся от скуки. Он нажимал кнопки музыкального автомата — правда, не бросая в прорезь монетки, — и потягивал растаявший лед в стакане с содовой, которой из жалости угостил его хозяин заведения. Майк не возражал. Ему было десять лет, и с ним за его недолгую жизнь произошло немало интересного, так что он мог позволить себе сегодня ничего не делать и просто так в течение нескольких часов нажимать кнопки музыкального автомата.

Чуть дальше у стойки сидели два детектива, наличие которых автоматически придает интригу любой истории, даже если единственное, что есть в ней интригующего, это детективы, с аппетитом поглощающие горячие вафли — в половине-то шестого вечера! Оба сняли шляпы и положили их рядышком; со стороны могло показаться, что за стойкой сидят еще два каких-то коротышки. В общем, такие вот дела: пять человек — Энди и Майк, Андреа, она же женщина навеселе, и два детектива — и еще та пара, которая препиралась в углу. Плюс повар, который в задумчивости уставился не то в пространство, не то на сковородку, не иначе, как размышляя про себя: «Сейчас возьму лопатку и соскребу остатки пригоревшего сыра, и если соскрести его вот здесь, то получится карта штата Невада».

Вот такой был денек, впрочем, что мне вам рассказывать! Снаружи уже стемнело, а если учесть, что лил дождь, то вообще невозможно понять, открыто «Заведение Энди» или нет. Потому что это был один из тех дней, когда в Калифорнии отключают электричество. Потом оказалось, что во всем виновато руководство энергокомпании, которое просто замучила жадность, а тогда все подумали, что это неспроста, и поэтому соблюдали осторожность. Все до единой неоновые вывески погасли, не поймешь, кто работает, а кто нет. Вот и вывеска на «Заведении Энди» тоже не горела. Кстати, Рождество давно прошло, а на окнах заведения все еще красовались снеговики и рождественские венки. Снаружи ветер носил по мостовой мусор, и мигали красные огоньки. В жизни каждого человека наверняка был такой день. Да что мне вам рассказывать! Так и тянуло совершить нечто такое бесшабашное, если, конечно, считать бесшабашным поступком сидение дождливым днем в кафешке и все такое прочее. Меню, как обычно, не баловало разнообразием, а в такой день от этого особенно тягостно на душе. Так и хотелось куда-то пойти, что-то сделать… Не лучший день для любви. Андреа была такой же пасмурной, как и сам день.