Амадора. Та, что любит… - Ана Феррейра

— Это ничего не значит.

— Чего ты боишься? Что тебя волнует? Собаки лают, а караван идет…

— Я тебя боюсь. Вернее, не совсем тебя…

— Я тоже боюсь твоего взгляда, твоих слов, твоего рукопожатия… Есть такое дело… Ну и что?

А то, что мой принцип не отдаваться с первого раза пошел прахом. Я отдалась ему. На той же неделе он переехал ко мне. Мы занимались любовью и больше ничем. И днем и ночью — делали перерыв только для еды, сна и разговоров… Я бросила работу. Он тоже. Мы похудели, отдалились от мира, и ничто нас не заботило. Мы пытались вернуться к активной жизни — да ничего не получалось: с утра до вечера только любовью и занимались. В конце концов невыполненные обещания и неоплаченные счета заставили нас расстаться. Мы оба так решили. Это было мучительно, но иного выхода мы не видели. Казалось, нам не жить друг без друга. А вот расстались.

Я устроилась гримершей — сначала в одной фирме, потом на киностудии. Завалились мы как‑то в одно место, где, по уверению хозяев, подавали возбуждающие блюда, а на мягких диванах пылко целовались парочки.

Луис не выходил у меня из головы. Я знала, что лучше мне освободить сердце для нового романа. Музыка к этому вполне располагала, но никто из сослуживцев меня не интересовал. Ни под каким видом. Но за соседним столом сидел красивый брюнет, рядом — еще трое, а с ними три блондинки. Я пошла танцевать… Он посмотрел на меня и присоединился. Мы протанцевали два танца. Во время третьего он крепко обнял меня за талию и плотно прижался ко мне. Обожаю танцующих мужчин! Мы целовались на танцполе, а потом, не спеша, в обнимку двинулись к выходу.

Жил он неподалеку. Раздеваться мы начали еще в лифте. Он отпер дверь и повалил меня на диван. У него был аквариум с двумя черными рыбками. Кругом полумрак, горела лампа, освещающая аквариум.

Я задрала платье, сняла трусики и стала действовать без всяких прелюдий. Ни сорочки, ни чулок решила не снимать. Он вошел в меня и сначала двигался глубоко и размеренно, а потом перешел к быстрым и мелким движениям, словно кролик, и, наконец, вернулся к глубоким проникновениям.

— Анжела, как мне хорошо с тобой…

Я спокойно разглядывала аквариум. Ему было известно мое имя, а я и знать не знала, как его зовут. Да и знать‑то не хотела. Мы оба принялись глазеть на рыбок, а мне все вспоминался один мамин сон…

«Я погружалась в тихое озеро, совершенно голая. Вынырнула, чтобы набрать воздуха, а он — прекрасный и тоже голый — подхватил меня под руку и повлек к огромному посеребренному луною валуну. Мы обнялись, поцеловались и снова нырнули. Мы были как две рыбки. Соитие наше было неповторимым…»

Долго ли я блуждала взглядом по аквариуму — сама уж не помню. Обернувшись, увидела, что парень в изнеможении лежит на диване. Во сне он казался еще красивее. Я осторожно поднялась, схватила одежду и сумочку и бесшумно вышла из квартиры. Умения бесшумно передвигаться в полумраке мне не занимать. Удивительно, как громко шуршит одежда в темноте… Оделась я уже в лифте — большого труда это не составило. Трусики сунула в сумочку. Ни номера квартиры, ни этажа запоминать не стала — помню только, что жил он довольно высоко. Выйдя из дома, на фасад смотреть не стала — прошла два квартала и лишь тогда оглянулась.

Мне потом доводилось бывать на этой улице, но как зовут этого красавца — до сих пор не знаю.

Не каждая моя любовь была реализована. К сожалению. Вот одна грустная история.

Поздно вечером в субботу — а точнее, в воскресенье под утро — зашла я, по обыкновению, в закусочную пропустить рюмочку. Собираясь расплатиться, обнаружила, что сумочки у меня нет. Такое случалось не впервые. Кассир‑португалец вышел из себя.

— Как опять? Да сколько можно!!!

— Простите… Черт побери! Я, наверное, оставила ее в такси… А у меня там все документы!

— Сеньора, вы мне больше пятнадцати реалов должны!

— Во‑первых, сеньорита. Во‑вторых, должна я вам всего восемь восемьдесят.

— Ничего подобного!

— Да я же помню — восемь восемьдесят.

— Да нет же! Это только на прошлой неделе вы мне столько задолжали!

— Я вам завтра заплачу двадцать. Устроит?

— Ну уж нет!

И тут перед моими очами предстал добрый гений, вручивший кассиру две десятки.

— Это за девушку.

— Господи, Царица Небесная! Спасибо. Я вам верну, клянусь.

— Не клянитесь.

— Да я верну. Я в такси сумочку забыла.

— Забудьте об этом.

— Не забуду.

Он божественно улыбнулся и ушел, не взяв сдачи. Я ощутила себя принцессой… Вот это мужчина! Красивый, благородный, элегантный, в строгом светлом костюме… Я тут же влюбилась.

Рассвело. Я пошла за ним следом. Он вошел в дом, над дверями которого красовался транспарант: Бог есть любовь. Оказывается, это пастор шел к своему словесному стаду.

В ту пору я еще воображала себя бессмертной и верила, что старость — это еще не конец пути.

— Аллилуйя! — возгласил бы ты.

— Аминь! — отозвалась бы я.

Я стала посещать все богослужения. Целую неделю изучала Библию только затем, чтобы в воскресенье порадовать своего Божьего человека. По большому счету, наши теории соприкасались. Для него рай — это где‑то наверху, для меня — заключенное в четырех стенах пространство, где можно уединиться вдвоем навечно.

Как же мне быть? Как мне любить Божьего человека? Он что, Песнь песней Соломоновых читать мне станет? Я смутно представляла себе его тело в моих объятиях и святой поцелуй, полный любви, который ввергнет его в грех, в плотские утехи и во множественный оргазм наших душ. А почему бы нет? Он же не католический священник, а протестантский пастор, так что заниматься любовью ему не возбраняется. К тому же он женат, у него сын двух с половиной лет. Мальчика зовут Матеус. Это ли не доказательство, что с детородными функциями у него все в порядке! Значит, он испытывает и возбуждение, и эрекцию, и эякуляцию… Жену его зовут Луиза. Я куда красивей, чем она, но я для него — прихожанка, и только.

В мои планы не входило разрушать семью. Вера моя возрастала с каждым днем, я становилась все утонченнее и трансцендентальнее и была уже готова разделить его с женой, с детьми, с прихожанами, с Богом…

Я поставила его фотографию на место святых, талисманов и оракулов на моем маленьком домашнем алтаре, положив тем самым предел своему религиозному эклектизму. Жизнь слишком коротка, быстротечна, и всё хочется попробовать, испытать… Чтобы избрать веру, нужно ознакомиться по меньшей мере с пятью конфессиями, а потом остановиться на одной… Библия стала для меня всем.