Походы и кони - Сергей Мамонтов

Тут я о ней вспомнил и провел рукой по плечу. Кожа была гладкая, экзема исчезла. Организм сделал необходимое, пока я о ней не думал и этим не мешал ему. В общем все произошло по Куэ[2], хоть тогда я о нем не имел никакого представления.

Урупская

С боем наша дивизия заняла большую станицу Урупскую. Генерал Врангель приехал на автомобиле и был торжественно встречен. Врангель выделялся большим ростом. Он носил русскую форму. Станичный атаман преподнес ему кинжал. Для ответного подарка Врангель отцепил свой револьвер и дал его атаману. На следующий день 2-я бригада с нашим 1-м взводом (1 и 2-е орудия) пошли куда-то вправо. Мы же, 3-е и 4-е орудия, с каким-то полком вышли из станицы, прошли версты три и встали на позицию около кургана. Наша лава пошла вперед. Была хорошая погода, выстрелов не было слышно. Все казалось спокойно. Мы расположились около орудий, ели арбузы, некоторые заснули. В этот день брата послали куда-то, кажется, квартирьером, а меня взяли из коноводов к орудию, чтобы заменить его. Оба мы были зачислены в 4-е орудие.

Тут я должен отметить один недостаток горной пушки. В походе пушка идет на низкой коленчатой оси, а когда ставится на позицию, то рычагом перевертывается на высокую ось для стрельбы. Для похода ее нужно снова опустить. На высокой оси орудие легко переворачивается на повороте.

Наш боевой обоз (вещевые повозки) стоял саженях в ста сзади. На кургане собралось начальство. Приехал Врангель на автомобиле, оставил машину у наших вещевых повозок и пешком, большими шагами дошел до кургана. Я из любопытства подошел к кургану, чтобы посмотреть на Врангеля и послушать, что говорят старшие.

Один из офицеров сказал с удивлением:

Странно… Почему наша лава возвращается?

Все схватились за бинокли. Да, странно… Переходят на рысь… Шашки поблескивают на солнце… Да это вовсе не наши…

– Красные! Атака!

– К бою!

Красная конница была уже недалеко, она перешла на галоп. У нас началась паника. Я бросился к орудию. Мы выпустили два выстрела картечью и рассеяли конницу перед нами, но оба фланга нас захлестнули. Мы прицепили орудие на передок, но не имели времени поставить на низкую ось. Ездовые (Ларионов и Ранжиев) тотчас же тронули крупной рысью. В нашем орудии почему-то было только два выноса (4 лошади) вместо трех. Коноводы подали лошадей. Я еще не вполне отдавал себе отчета в опасности и был удивлен истерическим криком коновода:

– Берите лошадей… Да берите же лошадей, а то я их распущу!

Я схватил повод Ваньки, но он стал крутиться как черт, мешая мне сесть в седло. Он подпал под общую панику. Наконец мне удалось сесть. Я огляделся. Пыль от наших выстрелов еще не улеглась. Выстрелы, крики, кругом силуэты скачущих с шашками всадников. Наши исчезли.

Тогда я так испугался, что почти потерял сознание от страха.

Сознание вернулось как-то сразу. Я скакал между двумя красными всадниками, касаясь обоих коленями. Лица их были налиты кровью, они орали и махали шашками, но, очевидно, находились в состоянии одурения, как я допрежь, потому что они меня не замечали. Я попробовал протиснуться между ними, но мне это не удалось. Тогда я попридержал Ваньку, пропустил их и взял направление под углом. Сердце билось, как на наковальне. Всеми силами я старался сохранить разум. Становишься слишком легкой добычей, если балдеешь. Все же перевел я Ваньку на рысь, чтобы сохранить ему силы, если понадобятся. Снял из-за спины карабин и отвел предохранитель. Я знал, что в нем пять патронов. Патроны в то время были редкостью. Присутствие карабина меня несколько успокоило. Я искал глазами среди скакавших наших. Наконец я узнал одного офицера. Мы обрадовались друг другу, как родные. Вскоре нашли и других офицеров. Мы перешли на шаг. Красная атака остановилась.

Мы рассыпались в цепь и открыли огонь по красным. Мой карабин слабо щелкнул. Я открыл затвор – патронов не было, их у меня украли.

Вдали, сзади, нам на выручку шел черкесский полк. Впереди красные увозили наши две пушки.

В нашем 4-м орудии потерь не было. В 3-м же потери были. Пушка на высокой оси перевернулась. Все трое ездовых спрыгнули с лошадей и пустились бежать. Все трое были зарублены. Зарублены были еще трое офицеров, у которых почему-то не оказалось лошадей. Вырвались ли лошади? Не дали сесть? Или коновод их не подал? Это осталось невыясненным.

Вспоминаю как во сне: полковник Топорков, в пыли, поворачивает лошадь и взмахивает шашкой над толпой красных, очевидно, грабящих одного из наших убитых. Мало кто думал о сопротивлении. Все, как и я, бежали без оглядки. На наше счастье, красная конница состояла из матросов. Хоть и храбрые, они оказались плохими кавалеристами, неуверенно сидели в седле и плохо рубили. Этим объясняются наши малые потери. Будь на их месте настоящие кавалеристы, нам бы пришлось худо.

Наше 4-е орудие тоже опрокинулось. Ларионов, ездовой корня, спрыгнул, отстегнул вагу (железная скоба, к которой припрягаются передние выносы) и сел на круп к Ранжиеву…

Шофер Врангеля включил автомобиль, машина сделала прыжок и заглохла. Шофер выскочил из машины и пустился бежать. Врангель остался без автомобиля, без лошади и без револьвера, который он отдал вчера атаману станицы. Он побежал и, на свое счастье, наткнулся на наших ездовых.

– Солдатики, дайте лошадь! – крикнул он.

Ранжиев отстегнул подручную лошадь, и Врангель быстро на нее взгромоздился. Большой рост, золотые генеральские погоны и синие штаны с красным генеральским лампасом не ускользнули от внимания красных, и несколько конных пустились его преследовать. Но за лошадью Врангеля болталась вага, подпрыгивала на кочках и отпугивала лошадей преследователей. Так и Врангелю, и нашим ездовым удалось спастись.

Со следующего дня Врангель стал носить черкеску и ездить верхом. На боку его висел маузер, который он уже никому не дарил. В черкеске Врангель был хорош. Он напоминал немного Великого князя Николая Николаевича и был популярен среди казаков.

Командир нашего взвода капитан Шапиловский на кургане остался тоже без лошади. Он вскочил в нашу пулеметную тачанку (тарантас). Но в это самое время в запряжку нашего пулемета въехал красный кавалерист, который явно не справлялся со своей лошадью. Стоя в тарантасе, Шапиловский стрелял в него в упор шесть раз, пока в револьвере не осталось патронов, но промазал. Тогда он страшно обругал красного кавалериста:

– Да провались ты ко всем чертям, так-то и так-то.

Сконфуженный кавалерист уехал, и тачанка могла спастись.

И это не все. В Урупской явился казачонок шестнадцати лет на крестьянской лошади. Ему дали винтовку, пять патронов и определили в обоз. Когда началась атака, казачонок струсил и хотел удрать, но необъезженная лошадь не пошла, а уткнулась за нашей вещевой повозкой, удиравшей по степи. На вещевой повозке сидел денщик командира батареи. Он и рассказал:

– Казачонка догнал красный кавалерист и полоснул по голове шашкой. На казачонке была баранья папаха, он мотнул головой и выстрелил, не прикладываясь, из винтовки. Красный упал. Та же участь постигла и второго, и третьего красного кавалериста. Баранья папаха спасла казачонка: красные матросы плохо рубили с седла. Голова казачонка была исполосована, и он так струсил, что ничего не помнил. Но когда денщик рассказал ему об его подвиге, то он приосанился и пошел просить у Врангеля Георгиевский крест. Уж не знаю, получил ли он его. Сомневаюсь.