Последняя любовь Екатерины Великой - Наталья Павлищева

Ринальди выстроил Собственную дачу, правда, закончил уже после гибели Петра Федоровича. Государыня не пожалела ни денег, ни выдумки, даже сама рисовала эскизы некоторых плафонов, но вот жить в новом дворце так и не стала.

Александр ходил по залам дворца, то и дело замирая от восхищения. Уже привыкнув к блеску и роскоши Зимнего, Эрмитажа и дворцов в Царском Селе и Петергофе, он все же не уставал любоваться на изящную отделку Китайского дворца. Казалось, весь он создан легчайшей воздушной кистью изумительного художника. Столь совершенных росписей, такой фантазии, однако, нигде не переступающей границ вкуса, он не встречал.

Ланской мог часами разглядывать росписи или обивку стен, изгибы ножек у кресел или тончайший фарфор… Его потрясли сладострастные Амур и Психея, казалось, это слеплено с его возлюбленной, наверное, Екатерина была в молодости именно такой – чувственной и вызывающей желание. Хотя почему была, она мало изменилась, пусть возраст и дал о себе знать. Александр смотрел и размышлял.

Почему столь сладострастная молодая женщина не интересовала собственного супруга настолько, что тот предпочитал заниматься муштрой потешных полков, вместо того чтобы сжимать в объятиях Екатерину? Почему она сама не соблазнила супруга? Почему, столь терпимая к чужим, не сумела наладить отношения с тем, от которого родила сына? Ни для кого не секрет, что раньше сомневались в отцовстве Петра Федоровича относительно Павла Петровича, но чем старше становился наследник, тем более понятно, чей он сын. Вспомнив несколько неровный и чуть странноватый нрав цесаревича, Ланской даже головой покачал: тяжеловато было Екатерине с ее характером рядом с таким-то мужем.

Но еще больше Ланского интересовал вопрос: почему Екатерина не любит Ораниенбаум? Она столько сил и выдумки вложила в создание очаровательного уголка для отдыха, пусть Большой дворец, как и все гигантские постройки, не слишком удобен для жизни, но Китайский-то хорош всем! Дворцы содержали в образцовом порядке, там стояла в сохранности мебель, висели на окнах гардины, стояла даже посуда в шкафах и книги на полках библиотеки. Приезжай и живи. Такой порядок когда-то завела именно Екатерина, немало пораженная привычкой своей свекрови Елизаветы не держать мебели в каждом загородном дворце, из-за чего приходилось дважды в год таскать обстановку при переездах зимнего на летнее жилье и обратно. Дорогущая мебель ломалась, приходила в негодность, зачастую оказывалась не столько уж подходящей для внешнего вида резиденции, в которую перевозилась. Тогда великая княгиня завела собственную мебель для своих покоев в каждом дворце и более не возила огромных подвод, чем, правда, вызвала неудовольствие императрицы Елизаветы. Но Екатерине не привыкать слышать нарекания в свой адрес, выслушала и продолжала делать по-своему.

Вот и в Ораниенбауме мебель для Китайского дворца рисовал сразу Ринальди, может, потому получилось так красиво и удобно? Действительно, по задумке Китайский дворец Ораниенбаума вышел куда красивей остальных императорских резиденций. Таких росписей, плафонов, изящных панелей, наборного паркета, дивной мебели не было ни в каком другом дворце! И это чудо из чудес Екатерина почему-то избегала…

Александр задумчиво провел рукой по дверце книжного шкафа в библиотеке. Сопровождавший его камердинер забеспокоился:

– Пыль, ваше превосходительство?

Хотелось сказать, что он не превосходительство, но Ланской только помотал головой:

– Нет, я смотрю, какие книги государыня здесь читала…

– Читала, – обрадованно согласился камердинер.

Ему, видно, не с кем поговорить, а рассказать он мог многое. Так Ланской нашел интересного для себя собеседника. Егор Демьяныч помнил о пребывании в Ораниенбауме Екатерины все, каждый ее приезд, каждое распоряжение, даже если сама государыня Егора Демьяновича и не помнила. Он-то и рассказал о строительстве катальной горки, о том, как сидела Екатерина Алексеевна на балконе, глядя на визжащих от восторга придворных, как ездила на прогулку по окрестностям, как спорила с Ринальди, если что-то было не по ее… Показывал плафон, эскиз которого рисовала государыня, рассказывал занятные истории, которые бывают в каждом поместье… И все это с такой любовью, что Александру сразу стало ясно – он встретил человека, искренне обожающего его богиню. Это столь сроднило Ланского с камердинером, что их общение стало не просто ежедневным, а чуть ли не ежечасным.

И все же Александр не сразу задал мучивший вопрос: почему государыня не любит Ораниенбаум? С удовольствием показывает иностранным гостям, гордится интерьерами, иногда явно хвастает, но сама не живет ни одно лето? Камердинер чуть помолчал, потом покачал головой:

– Не стоило бы говорить, ну да ладно. Человек ты хороший, по глазам вижу, а хотя и выдашь, мне уж ничего не страшно, я свое отжил…

– Что вы такое говорите, Егор Демьянович?!

– Ты молодой еще, Саша, но постарайся понять. Тут двое жили – муж и жена, пусть и врозь, пусть и не в ладу, но двое. А власть их вовсе развела, и так развела, что либо одному, либо другому надо было сгинуть. Матушка наша, как видишь, выжила, и слава богу! Да ведь как она может забыть про своего супруга-то? Тем паче, здесь он отрекся, здесь себе смертный приговор подписал. Неужто, думаешь, своей вины не чует в том? Хотя прямо и не приказывала, сама другим подчинялась, но и не препятствовала. Это, Саша, такой грех, который пуще других тянет. Где уж тут любить место, в котором согрешил?

Ланской задумался:

– А был ли у нее выбор?

– Я так мыслю, хотя не мое это дело, чтобы на троне остаться, выбора не было, тут либо он, либо она. А вообще выбор всегда есть. Видно, покойная императрица Елизавета Петровна это чувствовала, слышал я, мыслила сразу внука наследником оставить, Павла Петровича, значит, а правительницей при нем нонешнюю государыню-матушку.

Александр поразился осведомленности и способности размышлять старого камердинера. Однако… слуги иногда соображают лучше многих господ. Он сам не задумывался над этими переходами власти и причинами столкновений меж собой родственников, принимал правление Екатерины как данность, а здесь вон как хитро все запутано. Поинтересовался:

– А Петра Федоровича тогда куда?

– А обратно домой, он ведь наследник двух императоров получался, и шведской короны тоже. Но не успела, померла.

После столь необычного разговора Ланской допоздна размышлял. Действительно, у Екатерины был повод не любить Ораниенбаум, здесь слишком многое напоминало прошлую жизнь, крушение надежд и нелегкое решение. Она стала императрицей, только какой ценой…

Постепенно его мысли вернулись к нынешнему положению. Великий князь давно уже в возрасте, чтобы самому править, но государыня и не мыслит ему власть передавать. Что будет? Почему-то стало тревожно за императрицу, но он вспомнил, как Екатерина говорила, что настоящий самодержец даже и не мыслит об опасности, потому как властитель начинается там, где заканчиваются даже помыслы о его свержении.

Ланской вздохнул: насколько же проще живется простым смертным, и как тяжело ей, голубушке!