Большая армянская свадьба - Эмилия Прыткина

Бари луйс[2], Офелия!

Тетка Офелия была странной с самого рождения. В отличие от своей племянницы, она родилась без кисточек на ушах и с вполне гладкой безволосой спиной. Странность ее заключалась в другом: девочке не исполнилось и трех лет, когда она взяла в руки карандаш и стала рисовать. И пока другие детки бегали по двору и вовсю наслаждались детством, Офелия сидела в своей комнате и рисовала картины. Покойный отец Офелии талант дочери всячески поддерживал, считая, что раз природа наделила хоть одного из его детей даром, то надо этот дар развивать. Мать же, Арусяк, была иного мнения: благополучно выскочив замуж в шестнадцать лет, она желала такой же судьбы и для своих дочерей. Да и какая может быть другая судьба у приличной армянской девушки: выйти замуж и нарожать детей.

Впрочем, Арусяк искренне верила, что рано или поздно дурь из головы дочери выветрится. Однако Офелия все больше уходила в мир своих картин и, закончив школу, поступила в Институт культуры на факультет живописи, который закончила с отличием. Мать, обеспокоенная будущим дочери, срочно стала подыскивать женихов, но Офелия давала всем от ворот поворот. Правда, нашелся один добрый человек, тоже художник, но, как выяснилось позже, человек он был вовсе не добрый, а пропойца и лентяй, который пудрил мозги юным девушкам и выкачивал из них деньги. После встречи с ним Офелия окончательно ушла в себя и никого не подпускала ближе чем на пушечный выстрел.

Арусяк поохала, а потом смирилась или почти смирилась и если и напоминала дочери о замужестве, то крайне редко. Офелия продолжала рисовать свои картины и, в общем-то, никому не мешала, разве что невестке Рузанне, которая никак не могла дождаться, когда же сестра ее мужа наконец-то покинет квартиру и избавит их от вечного запаха краски.

Впрочем, в тот вечер, когда испуганная Арусяк-младшая шмыгнула под одеяло, тетке было не до портретов: единственное, что волновало ее в последнее время, – так это положение планет и состояние астрального тела. С недавних пор тетка Офелия увлеклась эзотерикой и астрологией; вернее, ее увлек мастер по изготовлению дудуков Ованес, который стоял на ярмарке народных промыслов, именуемой в народе вернисажем, по соседству с теткой и дудел в дудук, завлекая покупателей, в то время как Офелия тщетно пыталась продать свои картины. К вечеру обычно выяснялось, что ни дудуки мастера Ованеса, ни теткины шедевры у черствых людей, ни фига не понимающих в искусстве, особой популярностью не пользуются.

Так продолжалось месяц, пока Ованес наконец не продал пять дудуков зараз: юный узбек, приехавший в Ереван на экскурсию, услышал чарующие звуки музыки, подскочил к Ованесу и расплакался, потому что их звук напомнил ему рев любимого осла, который месяц назад безвременно погиб, сорвавшись в ущелье. Узбек купил пять дудуков, поскольку кроме него смерть бедного животного оплакивали еще три брата и старенький отец. Счастью Ованеса не было предела, он стал благодарить узбека и предложил купить еще и пару картин, которые продавала его соседка Офелия. Растроганный узбек посмотрел на картины и сказал, что купил бы одну большую, если бы на них был изображен осел. Тетка, чья душа жаждала признания, заверила узбека, что может нарисовать ему хоть десяток ослов, если он оставит ей деньги на краски. Узбек полез в глубины своего засаленного халата, извлек оттуда смятые купюры, отсчитал сто долларов и попросил тетку закончить работу через три дня.

В назначенное время перед очами узбека предстало полотно кисти великого художника Офелии Мурадян: над обрывом, поросшим мелким кустарником, упираясь передними копытами в камни и подняв задние к небу, стоял осел. Морда осла, обращенная к речке, бурлящей внизу, выражала ужас. Черное от грозовых туч небо нависало над обрывом, придавая картине необходимую трагичность. На заднем фоне были изображены маленькие фигурки узбеков, которые бежали, простирая руки к обреченному животному. Увидев картину, узбек залился горючими слезами и прорыдал на груди у мастера Ованеса добрых полчаса, после чего вытер мятым носовым платком глаза и отдал тетке еще двести долларов, пообещав, что всенепременно закажет ей еще парочку картин, ежели судьба когда-нибудь снова забросит его в Ереван.

Вечером тетка с Ованесом отмечали радостное событие и распивали на лавочке возле вернисажа вино. Ованес лукаво улыбнулся и сказал, что продажа дудуков и картины – вовсе не случайность, а следствие его тренировок по освобождению своего астрального тела и наблюдения за ходом планет. После этого добрый Ованес вручил Офелии две книги: одну – по астрологии, а другую – по эзотерике; в последней описывались выходы астрального тела из физического.

– Если внимательно следить за ходом планет, то можно вычислить дни благоприятные и не очень, – заверил он тетку, – а если научиться освобождать свое тело, то можно вообще ничего не вычислять, а просто отправить его заранее туда, куда тебе нужно, и сделать все, что ты хочешь. А потом это все сбудется, точь-в-точь так, как ты запрограммировала. Запрограммируешь, что картины продадутся, – так и будет. Думаешь, я просто так дудуки продал?

Астрология показалась тетке наукой сложной, а вот путешествия в астрале захватили ее всецело, и уже месяц она пыталась достичь хотя бы первой ступени, при которой начиналось легкое покалывание по всему телу, последующее онемение членов, покачивание и толчок, за которым начиналась вторая ступень: собственно выход астрального тела и его дальнейшие путешествия.

Вот и в тот вечер Офелия зашла в комнату, посмотрела на Арусяк и попросила ее о следующем:

1. Не скрипеть кроватью.

2. Не шуметь и не пугаться, если вдруг от тетки отделится нечто эфирное и устремится в окно.

Арусяк испуганно посмотрела на тетку и прошептала:

– А можно, я не буду смотреть на то, как это тело будет отделяться?

– Нет, лучше посмотри, потом мне расскажешь, отделилось оно или нет, а то я могу заснуть и ничего не заметить.

После этого тетка легла на кровать, вытянулась и стала ровно и глубоко дышать. Арусяк, свято уверовавшая, что тело отделится, обезумев от ужаса, смотрела на тетку, которая, однако, очень скоро повернулась на бок и захрапела. Облегченно вздохнув, Арусяк тоже отвернулась к стенке и моментально заснула.

Проснулась Арусяк часов в одиннадцать. Офелия сидела на кровати и смотрела в окно.

– Был выход тела? – поинтересовалась она.

– Не было!

– А сколько ты ждала?

– Час, – соврала Арусяк.

Тетка вздохнула, достала из-под подушки книгу и углубилась в чтение. Не успела Арусяк встать с кровати, как в комнату ворвалась Арусяк-старшая, потерла руки и заявила, что они идут в гости к соседке Хамест, которая вызвалась погадать Арусяк на кофе.

– Может, не надо? – робко спросила Арусяк.

– Пойдем-пойдем, пошевеливайся, – ответила та.