Адаптация совести - Чингиз Абдуллаев

— Значит, они не будут делать ему никаких уколов или давать ненужные пилюли, — убежденно произнес Дронго.

— Тогда физическое насилие? — встревожился Гуртуев. — Неужели такое возможно? Может, моральное давление? Возможно, они его припугнули?

— Чем можно припугнуть человека, обвиняемого в многочисленных убийствах? — поинтересовался Дронго. — Вы абсолютно правы, профессор, когда говорите о его воле, но боюсь, что в данном случае он использует свою волю против нас, и делает это сознательно.

— С какой целью?

— Если бы я знал, — пробормотал Дронго. — Думаю, многое прояснится сегодня к вечеру. Будем ждать.

— Если не остается ничего другого, то будем ждать, — согласился Казбек Измайлович.

После разговора с Гуртуевым Дронго почувствовал себя еще хуже, чем до этого. Он позвонил Вейдеманису и предложил ему приехать, чтобы погулять с ним в соседнем парке и обсудить сложившуюся ситуацию. Беседы с Эдгаром всегда положительно на него действовали. Но только не в этот раз. Дронго подробно рассказал обо всем Вейдеманису, но тот так и не понял, что именно волнует его друга.

— Ты можешь внятно сформулировать, что именно тебя тревожит? — поинтересовался Эдгар.

— Не знаю. Но есть какое-то неприятное предчувствие, что меня пытаются обмануть. Даже не так: использовать и обмануть.

— Ты думаешь, что Резунов или Тублин могут организовать ему побег? — выдал совсем невероятную версию Вейдеманис.

— Ни за что на свете. Резунов — честный и порядочный офицер. Я с ним мотался по всей стране и довольно близко его узнал. Иногда бывает слишком прямолинейным, как и большинство офицеров, прошедших нелегкую школу уголовного розыска, но в его порядочности я не сомневаюсь. Он скорее даст отрубить себе руку, чем поможет такому убийце, как Баратов. Что касается Тублина, то он не скрывает своей ненависти к преступнику, из-за которого у него могут быть серьезные неприятности. Ведь дело находится под личным контролем премьера, а значит, в случае побега Тублина просто выгонят из органов. Для него погоны полковника — главный смысл его жизни. Отец Тублина был офицером и погиб на границе, оба его сына стали офицерами: старший — в пограничых войсках, младший — в ФСБ. У Тублина полно недостатков, но он лично загрызет каждого, кто посмеет даже подумать об организации побега Баратова из-под стражи. Нет. Резунов и Тублин — два человека, которые будут последними в этой стране, кто решится хоть как-то помочь Баратову.

— Тогда сиди спокойно, — предложил Эдгар. — Если рядом с ним два таких конвоира, то этого вполне достаточно. А ты говоришь, что там группа из четырнадцати человек. Неужели ты думаешь, что кто-то захочет освободить Баратова из-под стражи? Между прочим, для уголовного мира он не просто чужой — он отверженный. За такие преступления в колонии сразу наказывают, переводя в разряд «опущенных». Таким нет пощады от профессиональных уголовников.

— Это все я знаю.

— Тогда не нужно дергаться, — посоветовал в очередной раз Вейдеманис. — Может, ты просто устал? Не нужно было так быстро возвращаться из Италии. Мог бы остаться там еще на две или три недели. Ничего срочного у нас нет, ты мог позволить себе такой отдых.

— Я отказывался с ним встречаться, а теперь понимаю, что наша вторая встреча просто необходима, — пробормотал Дронго. — И если нужно, я запишусь на прием и к Шаповалову, и к этому Гордееву — только для того, чтобы снова встретиться с Баратовым. Возможно, это нужно мне даже больше, чем ему.

Они отправились в ресторан, вместе пообедали. Когда вышли из ресторана, раздался телефонный звонок. Дронго взглянул на часы. Уже четыре. На дисплее был номер телефона полковника Резунова.

— Нашли, — сообщил тот, — мы нашли тело погибшей! Баратов точно указал.

— Где он находится? — быстро спросил Дронго.

— Рядом со мной, — сказал Резунов. — Мы как раз сейчас начали ее доставать. Вызвали экспертов из города, будем проводить опознание прямо здесь, на месте.

— Только не оставляйте его в Перми, — попросил Дронго. — Не забывайте, что это его территория. Вы там чужие.

— Мы вернемся в Москву прямо сегодня, — пообещал Резунов, — не беспокойтесь. У нас все под контролем.

Дронго положил телефон в карман, взглянул на своего друга.

— Нашли тело? — понял Вейдеманис.

Дронго молча кивнул.

— Вот видишь. А ты так волновался. Не нужно было переживать. Все нормально. Просто Баратов понял, что ему нужно изменить свое поведение, и пошел на сотрудничество. Может, даже под влиянием вашей беседы.

— Нет, — несколько растерянно сказал Дронго, — нет. Этого не может быть. Он заранее знал, что именно хочет мне рассказать. И даже усиливал эффект своего рассказа, спрашивая меня о моем умершем отце или о моих связях с женщинами. Возможно, и эта информация каким-то образом попала в Интернет.

— Насчет твоих женщин? — пошутил Эдгар. — Ты считаешь себя Муслимом Магомаевым? Говорят, в Баку поклонницы целовали его автомобиль и сутками дежурили в его подъезде.

— Насчет моего отца, — пояснил Дронго, — там могла быть информация, когда он умер. А насчет Муслима Магомаева я могу тебе сказать, что лично много раз видел его. И поклонение ему было каким-то оглушительным, невозможным. У него действительно был голос невероятный красоты, который завораживающе действовал на женщин. Да и на мужчин, если честно. Но он был достаточно скромным человеком — после сорока практически отказался продолжать свою карьеру. Сочетание абсолютного обожания и скромности редко встречается в жизни. Хотя в молодости он не был безразличен к женской красоте. Но это, по-моему, нормально.

— Кажется, сегодня ночью ты тоже не был безразличен к одной из наших знакомых… Кружков сказал, что ты вызвал его в три часа ночи.

— Просто задержался. А ты, оказывается, еще и притворщик! Специально уводишь разговор на другие темы, чтобы я не думал о Баратове.

— Мне казалось, что тебе приятнее думать о женщине, у которой ты задержался сегодня ночью. Это была Эмма?

— Кружков назвал тебе адрес, — понял Дронго.

— Конечно, назвал. Это наша подстраховка. Ты человек, которого мы просто обязаны оберегать. Насчет Эммы догадаться было несложно. Восточные мужчины твоего типа действуют на женщин особым образом. Уже через несколько дней они оказываются в вашей койке. Я удивлен, что Эмма сопротивлялась два дня.

— Это я сопротивлялся два дня, — буркнул Дронго, отворачиваясь, — и хватит об этом. Ты же знаешь, я не люблю, когда мужчины обсуждают свои победы. В этом есть что-то низменное, гадкое, не мужское. Переспать с женщиной, а потом рассказывать о своих похождениях.

— Тогда давай поедем ко мне и сыграем в шахматы, — предложил Эдгар, — тебе сегодня нельзя оставаться одному. Слишком сильно ты переживаешь.

— Поехали, — согласился Дронго, — хотя и в этом случае я заранее знаю, что там случится. Все равно меня обыграешь. В шахматах ты гораздо сильнее меня.