Рождение Темного Меча - Трейси Хикмэн

Последняя реплика настолько явно была произнесена в расчете на послушницу, что девушка неодобрительно вскинула голову — но при этом не удержалась и взглянула-таки искоса на молодого дьякона.

— Думаю, мне могло бы это понравиться, — по некотором размышлении отозвался Сарьон. И тут же поспешно добавил: — Конечно же, я спрашивал из чисто академического интереса.

— Конечно, — сухо откликнулся Далчейз. И обратился уже к послушнице: — Кстати, дорогая, ты, часом, не заблудилась? Или ты хочешь завести нас в глухой угол и там ограбить?

— Дьякон! — негодующе пробормотала послушница, покраснев до корней волос. — Вам... вам вот в этот коридор, первая дверь направо!

Она развернулась, в последний раз метнула взгляд на Сарьона и едва ли не пустилась наутек.

— Неужели это было так уж необходимо? — раздраженно пробурчал Сарьон, провожая послушницу взглядом.

— Да будет тебе, парень, — беспечно отозвался Далчейз. — Расслабься. Вот увидишь сегодня вечером, какова жизнь в Мерилоне. Ну, наконец-то! Наконец-то мы сможем убраться из этого заплесневелого старого склепа! Проведем этого малыша через Испытания, объявим его перед всем миром Живущим принцем и сможем повеселиться среди богачей и красавиц. Да, ты ведь знаешь, что должен делать?

— В ходе Испытаний? — на всякий случай уточнил Сарьон. На миг ему померещилось, будто Далчейз спрашивает, знает ли он, что делать с богачами и красавицами. — Надеюсь, что да, — со вздохом признался он. — Я так зазубрил ритуал, что могу прочесть его даже задом наперед. А тебе уже случалось его проводить?

— Сотни раз, парень, сотни раз. Тебе надлежит держать пацана, верно? Самое важное — запомнить, что этого... — ну, ты меня понимаешь — надо держать лицом к себе, спиной к епископу. Тогда даже если царственному отродью вздумается обмочиться, он обольет только тебя, но не его святейшество.

К счастью для шокированного Сарьона, они наконец-то подошли к нужной комнате. Далчейз вынужден был прекратить свои циничные комментарии, и Сарьон был избавлен от необходимости отвечать на последний его совет, который ему показался слишком уж неуважительным, даже для Далчейза.

Двое дьяконов вошли в комнату следом за другими членами епископской свиты, произвели ритуал очищения, а затем дьякон из собора провел их в зал, в котором испытывали всех детей, родившихся в Мерилоне как правило, при Испытании присутствовали всего два каталиста. Сегодня же здесь собралось блестящее общество. По правде говоря, присутствующих было так много, что двум дьяконам лишь с трудом удалось протиснуться в зал. Помимо епископа, надевшего по такому случаю свои лучшие одеяния, здесь находились еще два кардинала — кардинал королевства и кардинал этого региона — и шесть человек из свиты епископа: четыре священника, каковым предстояло исполнять роль свидетелей, и Сарьон с Далчейзом, которые и должны были проводить Испытания. Кроме того, присутствовал еще лорд императорский придворный каталист, державший младенца на руках, и сам младенец — его как раз убаюкали, и он тихонько посапывал.

— Помолимся же Олмину, — произнес епископ Ванье, склоняя голову.

Сарьон принялся молиться, но сейчас он произносил слова молитвы, совершенно не задумываясь над их смыслом. Вместо этого он в последний раз прогонял в памяти церемонию Испытания Жизни.

Много веков назад Испытание — поговаривали, будто оно зародилось еще в Темном мире, — было очень простым. Когда ребенку исполнялось десять дней и его признавали достаточно крепким для Испытания, родители приносили отпрыска в собор — или в ближайшее к ним святое место — и передавали его каталистам. Младенца уносили в небольшое помещение, огражденное от всех внешних воздействий, и приступали к Испытанию.

Прежде всего ребенка распеленывали. Затем его клали на спинку в воду, подогретую до температуры его тела. Потом дьякон, поддерживавший младенца, отпускал его. Живой ребенок оставался лежать на воде: он не тонул, не вертелся и не брыкался — он просто тихонько плавал себе. Заключенная в нем магическая Жизнь надежно охраняла крохотное тельце.

После этого первого испытания дьякон подносил к ребенку мерцающую погремушку, переливающуюся всеми цветами радуги. Он держал ее над ребенком, который так и продолжал плавать в воде. Хотя ребенок в этом возрасте еще не умеет фокусировать взгляд, он тем не менее замечал присутствие игрушки и тянул к ней ручки. Тогда дьякон ронял погремушку в воду, и она легко скользила к малышу: магическая Жизнь, заключенная внутри ребенка, откликалась на его побуждение и притягивала игрушку к нему.

В завершение дьякон доставал ребенка из воды. Он брал его на руки, прижимал к груди и баюкал до тех пор, пока младенец не начинал чувствовать себя в безопасности и не успокаивался. Затем другой дьякон подносил к младенцу горящий факел. Пламя подбиралось все ближе и ближе к коже ребенка — а потом останавливалось, безо всякого вмешательства со стороны каталиста. Это Жизненная сила инстинктивно окутывала ребенка магическим защитным коконом.

Вот и все Испытания: и просто, и быстро. Как заверял Сарьона Далчейз — чистая формальность.

— Не знаю, зачем их до сих пор проводят, — ворчал накануне вечером Далчейз. — Разве что для того, чтобы какой-нибудь бедняга, полевой каталист, мог на законных основаниях лишний раз получить от крестьян несколько цыплят да бушель зерна. Ну, и чтобы у знати был лишний повод устроить праздник. А больше в них никакого смысла нет.

Так оно и было — до этого момента.

— Дьякон Далчейз, дьякон Сарьон — приступайте к Испытаниям, — торжественно произнес епископ Ванье.

Сарьон вышел вперед и принял ребенка у лорда придворного каталиста. Младенец был плотно запеленат в великолепное одеяло из ягнячьей шерсти. Сарьон, не привыкший иметь дело с чем-либо столь маленьким и хрупким, неловко завозился, пытаясь распеленать ребенка, не разбудив его. Наконец, чувствуя на себе нетерпеливые взгляды всех присутствующих, Сарьон взял раздетого малыша на руки, а одеяло вернул лорду-каталисту.

Уже поворачиваясь к сосуду с водой, Сарьон взглянул на маленького мальчика, мирно спавшего у него на руках, и тут же позабыл о всех зрителях. Молодой каталист никогда еще не держал на руках младенца — и теперь этот младенец мгновенно завладел его сердцем. Даже Сарьон, при всей его неопытности, и то понял, что ребенок необыкновенно красив. Сильный, здоровый, с густыми темными волосиками. Кожа у принца была белее алебастра, а вокруг глаз едва заметно отливала голубым. Крохотные кулачки были сжаты. Осторожно прикоснувшись к кулачку, совершенно очарованный Сарьон разглядел ноготки безукоризненной формы. «Просто поразительно, — подумал он, — что Олмин, создавая столь крохотное существо, нашел время позаботиться о столь тонких деталях».

Нетерпеливое покашливание Далчейза напомнило Сарьону о его обязанностях. Старший дьякон снял покрывало с большой чаши, наполненной теплой водой. Воздух тут же наполнился благоуханием. Один из послушников осыпал чашу розовыми лепестками.

Бормоча ритуальную молитву — он учил ее полночи, — Сарьон осторожно положил ребенка в воду. Когда его кожи коснулась вода, малыш открыл глаза, но не заплакал.