Куда приводят мечты - Ричард Матесон

— Почему?

— Объяснить довольно сложно, — сказал Альберт. — Почему бы тебе сначала немного не отдохнуть?

«Странно, — подумал я. — Откуда он знает, что я начинаю испытывать утомление?» Я осознал это в тот самый момент.

— Как это получается? — спросил я, зная, что он поймет вопрос.

— Ты пережил травмирующий опыт, — сказал он. — А отдых между периодами активности — естественная вещь как здесь, так и на Земле.

— Ты тоже устаешь? — спросил я с удивлением.

— Ну, может быть, не устаю, — ответил Альберт. — Ты скоро поймешь, что усталости как таковой здесь почти не бывает. Однако, для того чтобы освежиться, существуют периоды психического расслабления. — Он указал на диван. — Почему бы тебе не прилечь?

Я так и сделал, обратив взор к сияющему потолку. Через некоторое время я взглянул на свои руки, издав тихий возглас удивления.

— Они выглядят такими настоящими, — сказал я.

— Они и есть настоящие, — ответил он. — В твоем теле может не быть тканей, но это и не пар. Просто у него более тонкая текстура по сравнению с телом, оставленным тобой на Земле. В нем есть сердце и легкие, которые наполняются воздухом и очищают твою кровь. На голове у тебя по-прежнему растут волосы, у тебя по-прежнему есть зубы и ногти на пальцах рук и ног.

Я почувствовал, как тяжелеют веки.

— А ногти растут только до определенной длины, как и трава? — спросил я.

Альберт рассмеялся.

— Надо будет выяснить.

— А как насчет моей одежды? — спросил я, уже совсем сонно.

Мои глаза на миг закрылись, потом снова открылись.

— Она столь же вещественна, как и твое тело, — ответил Альберт. — Все люди — за исключением некоторых туземцев, разумеется, — убеждены в том, что одежда необходима. Это убеждение облачает людей в одежду и после смерти.

Я снова закрыл глаза.

— Трудно все это осмыслить, — пробормотал я.

— Ты все еще думаешь, что это сон? — спросил он. Я открыл глаза и взглянул на него.

— Ты и об этом знаешь? Он улыбнулся.

Я оглядел комнату.

— Нет, не могу в это поверить, — сонно проговорил я и взглянул на него слипающимися глазами. — Что бы ты сделал, если бы я все-таки так считал?

— Есть разные способы, — сказал он. — Закрой глаза, пока мы беседуем. — Он улыбнулся моей нерешительности. — Не волнуйся, ты снова проснешься. И Кэти останется с тобой, правда, Кэти?

Я взглянул на собаку. Помахав хвостом, она со вздохом улеглась у дивана. Альберт встал, чтобы положить мне под голову подушку.

— Ну вот, — сказал он. — Теперь закрой глаза. Я так и сделал. И зевнул.

— Какие способы? — пробормотал я.

— Ну… — Я слышал, как он снова садится в кресло. — Я мог бы попросить тебя вспомнить какого-нибудь умершего родственника, а потом явить его тебе. Я мог бы восстановить по твоим воспоминаниям подробности того, что случилось как раз перед твоим уходом. В крайнем случае, я мог бы перенести тебя обратно на землю и показать тебе твое окружение без тебя.

Несмотря на усиливающуюся сонливость, я приоткрыл глаза, чтобы взглянуть на Альберта.

— Ты сказал, что я не могу вернуться, — напомнил ему я.

— Не можешь — один.

— Значит…

— Мы можем отправиться туда только как наблюдатели, Крис, — пояснил он. — А это лишь ввергнет тебя опять в ужасное отчаяние. Ты не сможешь помочь жене, а станешь вновь свидетелем ее горя.

Я подавленно вздохнул.

— С ней все будет хорошо, Альберт? — допытывался я. — Я так за нее беспокоюсь.

— Знаю, — сказал он, — но теперь это выходит у тебя из-под контроля — сам видишь. Закрой глаза.

Я вновь закрыл глаза, и мне на миг показалось, что я увидел перед собой ее милое лицо: эти детские черты, темно-карие глаза…

— Когда я встретил Энн, то видел только эти глаза, — думал я вслух. — Они казались такими огромными.

— Ты встретил ее на пляже, верно? — спросил он.

— В Санта-Монике, в сорок девятом, — сказал я. — Я приехал в Калифорнию из Бруклина. Работал в компании «Дуглас Эркрафт» с четырех до полуночи. Каждое утро, закончив писать, я шел на пляж на час или два.

— Я все еще вижу перед глазами купальник, который был на ней в тот день. Бледно-голубой, цельный. Я наблюдал за ней, но не знал, как заговорить; мне раньше не доводилось этого делать. В конце концов я прибегнул к испытанному: «Не подскажете время?» — Я улыбнулся, вспоминая ее реакцию. — Она сконфузила меня, указав на здание с часами.

Я беспокойно заерзал.

— Альберт, неужели ничем нельзя помочь Энн? — спросил я.

— Посылай ей любящие мысли, — посоветовал он.

— И это все?

— Это очень много, Крис, — сказал он. — Мысли вполне реальны.

— Да будет так, — сказал я. — Я видел собственные мысли в действии.

Должно быть, я произнес эти слова с мрачным видом, потому что на лице Альберта отразилось сочувствие.

— Я знаю, — проговорил он. — Тяжело узнать, что каждая наша мысль принимает форму, которой приходится в конце концов противостоять.

— Ты тоже через это прошел? Он кивнул.

— Все проходят.

— Перед тобой промелькнула вся твоя жизнь? — спросил я. — С конца до начала?

— Не так быстро, как твоя, потому что я умер от длительной болезни, — ответил он. — А у тебя это произошло не так быстро, как, скажем, у тонущего человека. Его уход из жизни настолько стремителен, что подсознательная память выплескивает свое содержимое за несколько мгновений — и все впечатления высвобождаются почти одновременно.

— А когда это произошло во второй раз? — спросил я. — В первый раз было не так уж плохо: я лишь наблюдал. Во второй раз я вновь переживал каждый момент.

— Только в сознании, — пояснил он. — На самом деле этого не происходило.

— А казалось, что да.

— Да, это представляется вполне реальным, — согласился он.

— И болезненным.

— Даже более, чем изначально, — сказал он, — ибо у тебя не было физического тела, чтобы притупить боль твоей повторно пережитой жизни. Это время, когда мужчины и женщины познают, кто они такие на самом деле. Время очищения.

Пока он говорил, я смотрел в потолок. При последних словах я с удивлением повернул к нему лицо.

— Не это ли католики называют чистилищем?

— По существу, да. — Он кивнул. — Период, в течение которого каждая душа самоочищается, осознавая прошлые дела и признавая ошибки.