Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители - Монах Лазарь (Афанасьев)

что можно благоугодить сим Богу, делает свои внушения душе и вовлекает ее в предприятия тонкие и благовидные, и вовлекаемый не умеет различить и оттого впадает в сеть и погибель диавольскую. Поэтому приобретение души своей невозможно человеку, если не соделается чуждым всего, что в веке сем, и не посвятит себя исканию любви Христовой и если ум его не поставит себя вне всякого вещественного и земного развлечения, чтобы ему можно было всецело заняться достижением единой цели.

Но грехом зараженный плотяной человек неспособен к благодатным ощущениям, ибо хотя Дух Святый во всех вообще есть как всех объемлющий, и о всех промышляющий, и во всех приводящий в движение естественные семена добра, но проявление благодати, дарованной в крещении, открывается по мере ревности каждого быть верным вере. Неведение перстного ума, как мгла и мрак глубокий, покрывая очи душевные, соделывает душу потемненною и помраченною к уразумению Божественных и человеческих вещей, ибо если человек не достигнет великой меры духовного возраста, то не может различать помыслов, но бывает поруган демонами и впадает в обольщение, поверив им. Но, открывая очи свои покаянием, она [душа] все видит чисто, слышит внятно и разумеет разумно. Истинное же покаяние невозможно без смиренномудрия, питающегося послушанием, и удручения тела подвигами. Посему если мы действительно хотим самым делом достигнуть христианского совершенства, то должны ввериться тем учителям и руководителям, которые не суесловным рассуждением бредят о нем, но делом и опытом понимая, могут и нас научить, направить к нему и верно указать и путь к достижению его. Ибо, кто хочет совершенно узнать путь, но не идет с знающими его совершенно, тот никогда не достигнет града. Итак, без руководителя ум человеческий не может когда-либо ни взойти на небо, ни преуспеть или возрасти и сделаться совершенным, ни уметь верно различать добро от зла, и страстным отнюдь не должно верить своему сердцу, ибо кривое правило и прямое кривит. “Не безумно ли думать, — говорит преподобный Кассиан, — что не требует учителя труднейшая из всех наук — наука духовная, которая есть невидима, сокровенна и созерцаема одною чистотою сердца, незнание коей рождает не временный ущерб, но погибель души и вечную смерть”75.

Порядок и последовательность если в ином чем, то и в делах благочестия имеют место и должны быть вводимы с самого начала, поэтому молитва, без которой невозможно стяжать добрый и благоустроенный нрав, приобретаемый вообще трудом и подвигами, должна стоять на первом месте в ряду добродетелей»76.

«…Отец Леонид (Кавелин) в своем описании Козельской Введенской пустыни говорит: “Путь старческого окормления на все века христианства признан всеми великими пустынножителями, отцами и учителями Церкви самым надежным и удобнейшим из всех, какие были известны в Христовой Церкви. Старчество процветало в древних египетских и палестинских киновиях, впоследствии насаждено на Афоне, а с Востока перешло в Россию”77. Его же слова буквально повторяет и составитель жития Оптинского старца отца Льва — отец Климент (Зедергольм). В России старчество прочно держалось до XVIII столетия. Древние иноческие уставы, наставления отцов-подвижников, из которых некоторые причислены к лику святых, свидетельствуют об этом. Старческое руководство, как и в палестинских и египетских скитах, было двоякого рода: или настоятель, игумен был в то же время и старцем для братии, или же на нем лежала лишь хозяйственная часть, а духовное окормление было предоставлено другому иноку. <…>

Одним из первых настоятелей-старцев на заре монашества [на Руси] был преподобный Феодосий Печерский. О нем говорится, что он “следил с величайшею заботливостию и любовию за нравственным состоянием своих братий и не упускал ни одного случая преподать каждому приличное наставление. Когда он поучал, то говорил тихо, смиренно, с мольбою; когда обличал — слезы текли из глаз его”. <…>…Управление монастырем не было для преподобного Феодосия лишь делом хозяйственным, и на братию он не смотрел лишь как на более или менее исправных работников, с которыми поэтому можно справляться лишь одними внешними дисциплинарными мерами. Нет! Для него всякий сын обители был как бы родным его сыном, за душу которого он должен отдать отчет Богу»78.

Далее митрополит Трифон пишет о преподобном Сергии: «Его поистине считают обновителем монашества: он воспитал на началах строгого общежития множество иноков, из которых многие разошлись по всей России и основали новые обители, в которые внесли тот же самый дух подвижничества, в котором были сами воспитаны. Сам преподобный Сергий нередко поучал братию словом, но еще более примером собственной жизни. <…>

В XV веке в лице знаменитого Иосифа Волоколамского мы видим игумена-старца уже не одной братии, а и благочестивых мирян. Прежде всего он, разумеется, заботился о своих монахах, для которых был руководителем и примером во всем. Первым являлся в церковь, где часто пел и читал на клиросе и говорил поучения братии; первым выходил и на общие работы и участвовал в них наравне с другими, неусыпно следил за поведением иноков днем и ночью и обращал особенное внимание на их душевное состояние: вразумлял, утешал и подкреплял словом совета и силою своей молитвы»79.

Оба преподобных как духовные наставники приняли большое участие в воспитании русского народа, укрепляя Христову веру в простых людях, вельможах, воинах, князьях. Их влияние простиралось через учеников их, через примеры из их подвижнической жизни и на будущие времена. А так как они прославлены во святых Божиих, то и по молитвам нашим к ним они предстательствовали за свой народ перед Божьим Престолом.

«Высшего расцвета старчество в России, — пишет митрополит Трифон, — достигло в конце XV и начале XVI столетия при преподобном Ниле Сорском. Он долго путешествовал по Востоку для изучения монашеской жизни, по возвращении в Россию основал на реке Соре обитель с доселе еще неизвестным в России скитским направлением, составлявшим как бы средину между жизнью монахов общежительных монастырей и жизнью одиноких отшельников. Устав своей обители он изложил в своем “Предании учеником своим о жительстве скитском”. <…>

Но за этой блестящей эпохой быстро наступил и упадок старческой деятельности. “Еще при жизни преподобного Нила Сорского старческий путь многим стал ненавистен, а в конце прошлого столетия (то есть XVIII, — Сост.) и почти совсем стал неизвестен”, — как свидетельствует отец Леонид (Кавелин) в своем “Историческом описании Козельской Оптиной пустыни”. Одной из главных причин этого упадка служило в XVII столетии чрезвычайное умножение монастырей. Явилось свыше 220 новых обителей; понятно, как должна была ослабеть от этого внутренняя сила монашеской жизни. <…> Наконец наступил роковой для русского иночества XVIII век!