Самый лучший комсомолец (СЛП-3) - Павел Смолин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Оригато, Саяка-сан! — низко поклонился я в сторону Сойкиного дома, вызвав удивленные взгляды играющих в «Домино» за деревянным столиком неподалеку дедов.
Спасибо за урок! Очень полезно огрести именно сейчас, когда начал отрываться от земли, но ничего фатального еще не произошло. В сказку поверил — а кто бы нет? На тебе уберксиву, на тебе средства производства по первому требованию, вот неограниченное «телефонное право» — играй, сказочный мальчик, в рамках аккуратно подготовленного всемогущим (условно) дедом полигона. Но я бы предпочел еще пару пуль отхватить — мясо-то регенерирует…
— Серый, ты как? — остановился рядом со мной черный «Москвич», и в окне показалась знакомая рожа.
— Я вас девятый раз вижу, — заявил ему вредный мальчик. — Плохо работаете.
Говорил, что буду на таких жаловаться, но где справедливость, если я половину Москвы в лицо помню? КГБ старается, и меняет наружку по сложному, лишенному закономерностей графику, но какой к чертям график, если память абсолютная, и львиная доля московских КГБшников там надежно зафиксирована? А теперь в память добавилась по-настоящему тяжелая сцена. Очень неприятно, когда бросают. Придется с этим жить.
Мужик посмурнел.
— Но никому не скажу, — пообещал я. — Нормально, домой иду, и останусь там до завтра.
— Дел не натворишь? — строго спросил он.
— Никакого членовредительства, — вздохнул я. — У меня очень удобная причина спокойно жить дальше есть — вон дел сколько, разве могу людей подвести?
— Молодец! — одобрил он. — Все зло от баб.
— Вся радость от них же, — грустно вздохнул я. — До свидания.
— До свидания, — послушно «упаковался» в машину он.
И как в таких условиях с бутылкой на берегу Москвы-реки сидеть, угробленную первую любовь оплакивать? Кровавый режим, что с него взять. Пару раз запнувшись на лестнице, открыл дверь своим ключом. Бубнит телевизор, все еще пахнет вареньем. А вот маме поныть можно, ей только приятно будет. Но это — чуть позже.
Взяв себя в руки, позвонил Акифу, чтобы отменить «жратву». Посочувствовал мне хороший азер, и даже пообещал познакомить с родственницей. Вах, как говорится, но предложение несвоевременное — не хочу никого искать и прикипать. Бросят же!
Положил трубку, и телефон зазвонил сам.
— Ткачев, — буркнул я, готовясь имитировать неполадки на линии — это когда шнур выдергиваешь, потому что говорить невмоготу.
— Никто и ничего им не говорил, а тем более — не делал, — раздался совершенно неожиданный, спокойный голос деда Юры.
Доложили уже.
— Ты удивишься, но я сразу так решил, — грустно ответил я ему. — Вы же нормальный мужик, товарищ Генеральный секретарь, и на такое санкции бы никогда не дали.
И положил трубку. Не*уй тут режим радиомолчания нарушать. А теперь немножко сублимации личного горя в общественно полезный эффект. Позвонил бабе Кате и рассказал о том, как сильно приемному внуку и всем его друзьям хочется почитать про Алису Селезневу, и даже кино про нее снять (и мультфильм!), но вот беда — Товарищ Булычев-то не в Союзе, следовательно печатать его нифига не рвутся, а он, как следствие, пишет медленно и на досуге. А еще он банально комплексует — боится, что его попрут из Института востоковедения за «несерьезность» подростковой фантастики. Ну не пи*дец ли? Да к черту, бабушка она или нет?
— А еще… — шмыг (для разнообразия — не притворяюсь). — А еще меня девочка бросила-а-а… — и совершено позорно заныл.
* * *
Открыв дверь стандартно прибывшей к девяти Виталине, получил вместо приветствия грустную мордашку и тихое:
— Немножко сочувствую.
И ведь помогает это «немножко» гораздо круче, чем совершенно ужасный вчерашний вечер — Фурцева испугалась и в рекордные сроки набила нам полную квартиру «селеб», включая саму себя. Сочувствовали, дарили всякое, рассказывали какой я хороший. На лицах, что немного веселило — облегчение. Сломался Электроник! Ну наконец-то! Вот теперь видно — живой ребенок, сидит ревет, конфеты с ожесточением ест. И знакомить предлагали, само собой. Очень стыдно вчера было — столько людей все побросало и прибежало мальчику сопли вытирать. Жалкий! Лучше бы тихонько и мужественно плакал в подушку, закрывшись в комнате на весь вечер — мама с Таней бы поняли и не осудили. Чего уж теперь.
— Спасибо. Немножко — это приятно, — благодарно улыбнулся я. — Кофею?
— Можно, — кивнула она и зашла в квартиру.
Стандартно никого нет, один ленивый Сережа спит аж до восьми — ему же не в школу. Мама пыталась остаться — вдруг сыночку опять грустно станет? — но, судя по ехидной улыбке после взгляда на часы и спешного ухода «к Эмме Карловне» ровно десять минут назад, решила поручить меня Вилке. Она же не слепая, и видит, что мне с «Виталиной Петровной» время проводить нравится.
— Меня тоже бросали, — повесив тонкий плащик (прохладно по утрам) на вешалку, выдала совершенно неожиданный факт Вилка.
— Сказочный долбо*б, — оценил я личностные характеристики «бросателя». — Расскажешь?
— Да что там рассказывать, — расстегнув молнии сапог, аккуратно сняла, и мы пошли на кухню. — Когда из больницы выписали… — указала на скрытый блузкой и пиджаком шрам. — Подумала: «ну хоть мужика себе найду какого захочу, а не какого укажут. Замуж выйду, детей нарожаю, чтобы все как у людей».
— Не вышло? — поощрил я на дальнейший рассказ.
«На кого укажут» немного царапается, но это ничего, это уже привычно.
— Как видишь, — с утрированной печалью развела руками Виталина. — Ты же видишь, какая я?
— Одиннадцать из десяти, — подтвердил я, выставив на стол пару кружек и тарелку с пирожками — кто-то вчера принес, еще остались — и усаживаясь напротив.
— Так и есть, — впервые признала свою ультимативную красоту Вилка с горьким вздохом. — Чего на мелочи размениваться? Корочкой швейцара шуганула и в Прагу пошла. С одним потанцевала, с другим. Хочешь квартиру, красавица? А машину? Противно! — фыркнула она. — Я — не проститутка, я оперативный работник!
— Это так, — согласился я.
А разве нет?
— Подумала может с кем попроще получится? Замаскировалась, — указала на костюм машинистки. — В библиотеку пошла. Нашла инженера, а он… — махнула рукой.
— Комплексовал, ревновал и подчеркнуто над тобой трясся, — выдал я собственных тараканов.
— Пять раз в день звонил — на работе я или ищу кого получше? —