Жена Синей Бороды - Ольга Геннадьевна Володарская

оставив позади волжский откос, проехали вдоль зубчатой кремлевской стены, миновали Хрустальные пруды, вырытые при Анании. Вдали показалась чугунная ограда парка, заснеженные макушки голубых елей, голые стволы тополей, купол беседки. Ворота были открыты. Кучер натянул поводья, лошади, заржав, остановились.

Арина прошла по аллее, хотела посидеть в беседке, но к ней нельзя было подойти из-за сугробов. Народу в парке не было. Стояла тишина, нарушаемая только мерным постукиваньем дятла. Скука. Арина выбежала за ограду, прыгнула в сани и крикнула кучеру: «В лес».

Через полчаса они стояли на заснеженной поляне, окруженной разлапистыми соснами. Ветки деревьев клонились к земле под тяжестью искрящихся муфт. Снег переливался, играл на солнце, как бриллиантовая крошка. Арина подошла к самому большому сугробу, он казался таким мягким, словно перина. Недолго думая, она плюхнулась в него и осталась так лежать. Было очень уютно, нисколько не холодно и не жестко. Она закрыла глаза, положила голову на снег, как на подушку, и задремала. Сколько она проспала, неизвестно, но проснулась от теплого прикосновения к своему прохладному лицу. Арина вздрогнула и открыла глаза.

Над ней склонилось удивительное мужское лицо. Она сначала даже подумала, что это молодой Мороз Иваныч ее нашел под елью и теперь начнет спрашивать, тепло ли ей, девице.

- Что с вами? - обеспокоенно заговорил незнакомец. - Вам плохо?

Арина ничего не ответила. Она только улыбнулась и продолжила любоваться его лицом. Глаза, как небо в июне, голубые, чистые, длиннющие ресницы, густые темные брови, прямой нос, полные, красиво очерченные губы, прячущиеся в курчавой бороде.

- Вы кто? - шепотом спросила она, наблюдая, как снежинки посверкивают в его волнистых русых волосах.

- Я - кучер. Вы что, меня не узнали?

- И как вас зовут, кучер?

- Никита.

- Меня - Арина.

- Я знаю. - Никита подал ей руку. - Вставайте, вам нельзя на холодном лежать.

- Сколько вам лет? - Арина встала, позволила парню отряхнуть себя. Он оказался настоящим богатырем: высоким, широкоплечим.

- Двадцать четыре.

- Вы у Баранова в услужении?

- Да, - серьезно ответил Никита, нахлобучил на голову шапку, а потом вдруг улыбнулся, сверкнув крепкими белыми зубами. - Вы ведь меня не замечали никогда?

- А что, должна была? - Арина удивилась. Она была уверена, что никогда раньше парня не видела.

- Нет, конечно. Я холоп, а вы графиня, но я постоянно вам на глаза попадался, чтобы вы меня заметили.

- Зачем?

- Не знаю. - Никита отвернулся, постоял в нерешительности, потом двинулся к саням. - Поехали. Вас папенька заждался.

- Папеньке сейчас до меня нет дела. Давайте погуляем.

- Вы и я?

- А что, еще кто-нибудь, кроме нас, есть в этом лесу? О кабанах, конечно, речи нет.

- Ваш отец будет недоволен, если узнает, что вы с кучером гуляли.

- А он и не узнает. Перестаньте, Никита, чем вы хуже нас - тем, что родились в деревенском доме?

- Но вы графиня.

- Я бедная, одинокая девушка. К тому же больная и некрасивая.

- Вы очень красивая! - выпалил Никита, и глаза его при этом восторженно загорелись. - Вы удивительная. Я никогда не встречал таких. - Потом он замолк, устыдившись своей наглости.

- Спасибо. Ну так что, будете со мной гулять?

- Мне бы очень хотелось.

И они пошли по укатанной дорожке вдоль леса. Болтая обо всем и ни о чем.

Никита был младшим, девятым ребенком в семье бедного рабочего. Его отец, бывший крепостной графа Барышникова, получив вольную, отправился пешком за много километров счастья искать. Нашел он его не так далеко, как думал. В соседнем селении устроился на только построенный завод чернорабочим. Получал гроши, но и им был рад. Деревня, где Никита родился, именуемая Мысовкой, принадлежала некогда князю Потемкину и была дарована ему императрицей Екатериной, но дар сей фаворит не оценил и продал по причине негодности. Малоплодородные почвы, жидкий лесочек, болота - вот и все богатство. Именно поэтому и покидали родную деревню крестьяне, в числе которых оказался и Никитин отец.

Глава семьи работал всю неделю, домой приезжал только по воскресеньям. Привозил немного денег и кучу затрещин. Никита с раннего детства помнил, как, напившись самогона, отец обводил свою семью мутным взором, потом хмурился, раскрывал щербатую пасть и орал грубым, так не вяжущимся с его хрупкостью голосом нечто неразборчивое, наоравшись, лупил подвернувшегося под руку, неважно - сына, дочь или жену, а к вечеру засыпал, но, даже угомонившись, выкрикивал сквозь сон свое любимое - «дармоеды!». Мать, высокая, крупная, на полголовы выше мужа, никогда не сопротивлялась, хотя могла бы.

С рабской покорностью она принимала и ругательства, и побои. «Да убоится жена мужа своего», - изрекала она всякий раз, когда маленький Никита, зареванный и злой от сознания собственного бессилия, советовал ей огреть дебошира кочергой… Он, будучи еще пятилетним мальчишкой, пытался защититься - сжимая свои грязные кулачки, бросался на отца, закрывал худеньким телом мать. Помогало это мало, удесятеренная самогоном сила сметала его хлипкую баррикаду, и мать была в очередной раз бита.

Отец погиб, когда Никите исполнилось девять. Младший воспринял эту весть без горечи, но и без радости. Он только подумал, что теперь они вздохнут с облегчением. В правлении им выдали небольшую компенсацию, пожаловали пенсию, и, по мнению Никиты, с потерей кормильца они зажили не только спокойнее, но и богаче. Однако мать, которая должна была радоваться первой, загрустила. Все чаще она вспоминала своего мужа, и чем больше проходило времени с его смерти, тем более достойным человеком он оказывался в ее воспоминаниях. Теперь он представлялся ей тихим, скромным, работящим и любящим, аки агнец небесный. Никита злился, одергивал мать, тыкал в ее синий шрам на виске и в свой на животе, но женщина была непреклонна - отец был святым, и точка. Мальчишка устал от вечных пререканий, охов и всхлипов, как и от деревеньки своей, где остались только женщины, дети да запойные пьяницы. Надоели ему комары и мошки, кишащие на болотах, сами топи, единственное украшение Мысовки, освежающие своей салатовой ряской сероватый ландшафт. И он, плюнув на все, убежал однажды ночью из родной деревни, только его и видели.

Местом его паломничества был выбран завод, на котором работал его отец. Прибыв через сутки туда, Никита смело вошел в контору, открыл дверь в первый попавшийся кабинет и заявил серьезному дяде, что хочет у них работать. Дядя посмеялся и выставил нахаленка вон. Несколько дней