Последняя черта - Феалин Эдель Тин-Таур

— Так полагаю, долг за свою шкуру я отдал? — отыскал он в ситуации плюсы и снова отправился в сомнительный коммуникационный манёвр.

Несмотря на всё, отпускать Алису совершенно не хотелось. Вроде, всё было сказано, да и проблема, как таковая, решена, всё равно хотелось сидеть вот так, напротив, изучать уставшим взглядом уставший взгляд и пытаться понять устройство чужой человеческой души.

 — В расчёте, — буркнула она, в упор не глядя на Ворона.

Алиса уже и забыла об этом. Ноющее иногда бедро напоминало, но ни о каком долге девушка и не думала. Как-то... дико для неё это было. Ну шла, ну перестреляла ментов в своё удовольствие, ну словила пулю. Ей нужен был тогда повод выпустить пар, и она его получила. На свою чёртову голову.

Она наблюдала, как принесли заказ, как Ворон расплачивается через терминал мобильником, и ловила себя на мысли, что смотрит именно на него, а стрёмный офик остаётся не менее стрёмным фоном. Интересно, она так же выглядела, когда работала по ночам в подобных заведениях? Правда, всё было получше обставлено, музыка посовременнее, да и гостей куда больше. Гостей. Алиса скрипнула зубами.

«Клиенты у проститутки», — фраза накрепко засела в мозгу. В том заведении, впрочем, особо различий не было.

— Спасибо, — едва паренёк отошёл, она разлила чай по двум небольшим кружкам и притянула одну к себе. — Лёха про это место не знал. Наверное, я бы там подохла. Хотя... — Она мимолетно прищурилась. — Даже интересно, что из этого могло получится.

Чай оказался ядрёным, но хорошо согревал.

— Могу рассказать, — Ворон улыбнулся, будто оскалился. — Первый и самый банальный вариант — быстрая смерть, ты его уже назвала. Вероятность — процентов десять. Остановка сердца, чей-то нож, без разницы. Вариант поинтереснее — смерть медленная. Бывает, когда из наркоманок набирают шлюх под извращения, представляешь себе такое? — он продолжал улыбаться, а голос каждым новым словом вбивал гвоздь в крышку гроба внутренне вздрагивающей Алисы. — Набирают... могут просто найти и развлечься. Можно попасть к садисту, ему секс будет интересен чуть меньше. Процентов десять вариаций наберётся. Могут загрести менты, тут, я бы сказал, процентов сорок. Ещё двадцать — стать нариком и остаться там. С выродком детей, судя по пристрастию местных к свежему мясу. Детей можно будет продать тем же извращенцам или садистам и покупать наркоту. Оставшиеся двадцать разной степени положительности тебя явно не интересуют.

Ворон заткнулся и снова глотнул чай. Тепло заливало злобу и слишком уж странное волнение за эту Алису. Почему она его вообще ебёт? Какая ему разница, чем она там занимается, станет ли наркоманкой, попадётся ли ментам?

А Каста знала всё, о чем он говорил. Успела две недели побегать по всему городу от садиста, шарахаясь от каждого встречного. До этого ещё — пропасть в себе месяца на два, потом вроде как продрать глаза и попытаться вылезти из этого дерьма. Не вышло. Пришлось залезать в тот клоповник обратно.

— Не делай так больше. Сделаешь — зови не меня. Я не приеду, — заключил Ворон сквозь зубы, и ярость отступила.

Спасение из притона пришло совершенно случайно: какая-то тётка на улице в наглую утащила к себе, пыталась промывать мозги, называла себя подругой матери, бухала по-чёрному, но зато кровать была нормальная и готовила, когда протрезвеет, неплохо. Этот период был как в тумане — любые подработки, кражи, лишь бы достать дозу. Тряски по ночам, дни тоже не отставали. Ей было пятнадцать.

В шестнадцатый год ненавистной жизни, за которую Алиса яростно цеплялась любыми способами, — яркое пятно в виде мента на пороге, служебная машина и квартира с ободранными обоями. Пустая, глухая и ненавистная. Предки всё-таки откинулись. Она тогда впервые благодарила бога за то, что была в адекватном состоянии и добросовестный служащий решил не проверять её на наличие различных веществ в крови. Чего там только не было.

— Хорошо, — просто ответила она, хлебнула чая и с неприятным скрежетом поставила чашку. — Не буду. Извини, что потревожила.

Она знала риски, знала про кучу заболеваний, от которых уже лечилась, и злорадствовала, потому что через неделю должна была пройти очередную, последнюю процедуру. Никаких уже анализов, ничего. Просто лечь под какую-то медицинскую херню, и всё закончится — вперёд, в полноценную половую жизнь, а вот тому ублюдку могло и перепасть чего неприятного. То, что грохот был выстрелом, так и не поняла.

— А вообще, знаешь, — вдруг сказала Алиса, растянув потрескавшиеся губы в тонкой усмешке. — Насрать. Я уже вылезала. Меня Дикий с Лёхой три месяца держали взаперти. Видел следы как от варки на окнах? Догадаешься? Потом сняли. Чертовых четыре года зависимости, а я сидела три месяца без дозы, кидалась на них. Иногда Дикий травку приносил, когда понимал, что ещё немного — и в следующий раз я выстрелю. Они десять раз код на сейфе меняли, не всегда оружие могли с собой таскать. А потом меня очень резко отпустило. Так что я попадаю в эти двадцать процентов. Спасибо за чай и за то, что приехал. — Алиса пошарила по карманам в поисках сигарет с зажигалкой и нашла. — Можешь даже позвонить кому-нибудь из них.

Какая-то стервозность, совершенно неадекватная, мешалась с гордостью только что раздавленного сердца. Чёрт бы побрал эти дрянные чувства, которым её научили друзья.

— Я тебе морали не читала, когда ты кинулся на шестерых ментов с голыми руками. Тоже, кстати, процент был крайне низкий, но ты умудрился попасть в двадцатку. Поздравляю.

Даже не заметила, как навернулись слёзы на глазах, и наплевала, что непозволительно рьяно повышала голос. Она рывком поднялась и направилась на улицу.

Тут уже у Ворона слетела крыша — вскочил, развернул за плечи, навис у самой двери.

— Насрать, да? Тебе насрать? — как же его выбесило это, как же укололо изнутри, насквозь, через несколько слоёв тканей. — А мне, блять, не насрать! Ебанутая! Думаешь, мне приятно знать, что я мог не успеть? Охуенно жить с ответственностью за какую-то сумасшедшую девку, которой захотелось обколоться просто так, сука, ради интереса? Взять на свою совесть ещё и твой труп. И даже никто не заплатит, блять. А если не труп? А если... нет, я не смогу...

Ворон тяжело дышал. Мальчики не плачут, мальчики сжимают кулаки, делают шаг назад и превращаются в бомбу замедленного действия. Ворону казалось, что его сейчас разорвёт от внутреннего противоречия, и хотелось бы, чтобы разорвало — пусть кто милосердный бросит гранату, — но этого всё не случалось и не случалось...

Алиса замерла, глядя на него стеклянными, взбешёнными глазами.

— Интереса?! Ты! — она запнулась, желая в этот момент выпалить пернатому в лицо всё, что чувствовала сейчас. И эту раздирающую пустоту по Синяку, которая оставалась лежать стволом в тумбочке дома. И эту ярость в виде двух чёрных глаз, в которых кипела то ли ненависть, то ли коктейль из чего похлеще. Врезать бы по этой горбинке носа, чтоб зазвенело, а потом довершить одним и чётким в пах. Свалить в ночь, и вот уж теперь точно наплевать: хоть патруль, хоть садист, хоть две полоски через две недели и спешный поиск бабла на подпольный аборт.