Король ничего не решает - Остин Марс

— Почему так много? — с подозрением уточнил брат Чи, Вера неловко отвела глаза:

— Потому что работа собачья, сто начальников, и каждый думает, что его поручения самые важные. Надо много уметь и быть очень внимательным и организованным, такие люди на собачьих работах долго не задерживаются, максимум год, для опыта, потом уходят искать получше. И вот, у меня была отличная, умная и организованная Аня, она отработала год и уволилась, взяли Алю, но её все называли Аня, она долго не продержалась. И когда она уволилась, я из всех резюме выбрала Аню, просто потому, что она Аня.

— Блестящая кадровая политика, — кивнул брат Чи, Вера развела руками:

— Сорян. Я буду пытаться это контролировать, но я заранее могу сказать, что рано или поздно ошибусь, так что заранее предупреждаю. Просто учитывай, что если я зову Аню, то мне нужен ты.

Он вздохнул, почесал затылок и спросил:

— "А Ня"?

— Да.

— Такого слова нет. Но если его создать, оно будет означать "большое мяу", или "крупный кот". Или "громогласный кот, шумный". Это зависит от местности, везде свои диалекты. Там, где я вырос, "ня" — это звук, который издаёт кот. В южных провинциях этот иероглиф читается как "ни", а "а" везде читается одинаково, и это везде "звук", если перед ним ничего не стоит, то по умолчанию "громкий звук". Звук кота.

Вера молчала, секретарь смотрел на неё так, как будто она должна извиниться. Она сказала:

— Коты милые.

— Коты — мелкие вредители и воры, — фыркнул брат Чи, Вера закатила глаза:

— Да блин! Что у вас в империи за ненависть к домашним животным? То собаки — тупые падальщики, то кошки — воры.

Он вздохнул, встал и продолжил собирать документы, с долей иронии рассказывая, как лекцию:

— Это последствия длительного периода неурожая и голода, когда домашних животных, не приносящих пользы, съели, а дикие, которые не позволяли себя съесть, стали сбиваться в стаи и вредить людям. Я сейчас это прохожу. В академии, в которую я, вообще-то, приехал сюда учиться. А мне по старой дружбе предложили подработать на полставки в министерстве, "это же так несложно, и занимает совсем мало времени, сможешь учиться".

Его ехидство уже перешло все границы приличия, Вера развела руками:

— Сорян. Я не специально, честно, меня сюда призвали, вообще не интересуясь моим мнением.

— Я понимаю, — перестал выделываться брат Чи, посмотрел на неё с сочувствием, чуть улыбнулся: — Я просто люблю побурчать, это не со зла, это часть натуры, не обращайте внимания. Кстати, можете разговаривать со мной по-карнски, я нормально его понимаю.

— Можешь говорить со мной по-цыньянски, я говорю через мыслеслов.

— Блин! — секретарь мрачно рассмеялся и пробурчал: — Приехал в столицу учить карнский — со мной тут все на цыньянском разговаривают, попробуй найти практику с носителями языка! Капец.

— У тебя цыньянский родной?

— Да, западный диалект, — медленно кивнул он, глядя на воодушевившуюся Веру и изображая на лице бездну святого терпения, — вам что-нибудь прочитать, перевести, красиво написать какое-нибудь пафосное слово, помочь найти в древних текстах красивую фразу для татуировки?

— Тебя постоянно об этом просят? — улыбнулась Вера, он мрачно кивнул:

— Задолбали. И ещё все почему-то думают, что я владею иглоукалыванием, лечением травами и тайными боевыми искусствами, как будто все цыньянцы сплошь целители и воины-тени, блин. А я не владею, я учёный.

"Дзынь."

— Будущий учёный. Ненавижу эту хрень, — он покосился на "часы истины" на столе министра, надулся и промолчал. Вера осторожно посмотрела на его лицо, но спросить не решилась, он заметил и сказал сам, с долей вызова: — Я понимаю, что не похоже, но я цыньянец. На большую половину.

— Ты говоришь как карнец.

— Я и выгляжу как карнец, и что? — он развёл руками, она не ответила, он сказал чуть тише: — Мой отец — правитель Сун, моя мать — учитель карнского языка. А я — недоразумение, которое принято скрывать. Но об этом всё равно каждая собака знает. Я рос в деревне, потом приехал сюда учиться. Шен взял меня под опеку, глава Сун мне оплатил образование и отсыпал денег, чтобы я типа не расстраивался, но мне пофиг. У меня нет пиетета перед цыньянцами, карнцами, правителями, королями, учителями и всеми вообще, я историк, я лучше всех знаю, на каких серьёзных щах принимаются самые идиотские решения, чреватые тысячами смертей и миллионами убытков. Вся история всех народов — такой парад некомпетентности и неумения учиться на ошибках, что никакого пиетета. Нет, я не собираюсь никого учить жить, я просто запишу всё это безумие для следующих поколений, пусть поохреневают. И для вас у меня будет ультиматум, кстати, раз уж мы решили серьёзно поговорить, — он сел и тоже сделал суровое лицо, Вера выпрямилась и приготовилась слушать, он заявил: — Песни вашего мира надо записать, все, которые вы сможете вспомнить. И сказки, легенды, всё, что знаете.

— Это очень много, — в лёгком ужасе прошептала Вера, он отважно мотнул головой:

— У вас вся жизнь впереди, успеете. То, что я слышал о легендах вашего мира, даёт понять, что они бесценны, постарайтесь отнестись серьёзно. И постарайтесь вспомнить как можно больше. Потомки оценят.

Вера помолчала, повздыхала, и решила сменить тему:

— Когда у тебя обед и какой вообще график работы?

— Бесконечный у меня график работы, — он опять стал заниматься бумагами, Вера тоже расслабилась и занялась своими. — Я живу в общаге на соседней улице, до неё десять минут идти, но я там только сплю, все учебники здесь, и обедаю я тоже здесь, в столовой на первом этаже, там все едят, и вы будете, скорее всего. Или вам нужна какая-то особенная еда? Я слышал, вы готовите себе сами.

— Нет, я могу есть местную еду, если она не очень острая.

— Тогда не берите блюда со стола с жёлтой скатертью, их для ридийцев готовят.

— Спасибо.

— Можем ходить вместе, если хотите.

Дверь приоткрылась и заглянул министр, брат Чи резко сделал вид, что ничего не говорил, молча закончил с бумагами, встал, поклонился и вышел. Вошёл министр и Даррен, оба напряжённые до звона, министр плотно закрыл дверь, остановился возле неё, как будто это был его план, просто стоять там.

Они принесли с собой такую страшную атмосферу, что Вера замерла за столом, вся обратившись в слух и ощущения, министр посмотрел на часы, убрал волосы за ухо, и прижал пальцем что-то, что было легко принять за блютуз-гарнитуру, тихо сказал:

— Третья группа на позиции, начинайте.

Что-то изменилось в самом воздухе. Вера вдохнула поглубже, чтобы как можно раньше понять, что происходит и где именно, и убегать в правильном направлении. Что-то кралось.