Позывной «Хоттабыч» 4 - lanpirot

— Ты, это… — Неожиданно для меня, смущенно пробасил Гигант. — Береги себя, старый! — Видимо, нечасто говорил он такие слова за последнее тысченку-другую лет. — И вы тоже, друзья, — это уже командиру и Роберту, — мне бы хотелось еще с вами встретиться, и не один раз!

Надо же, как это мы умудрились попасть в клуб «друзей Кощея»? Скажи кому, так на смех поднимут, или билет в психушку сосватают! Но приятно, черт возьми, когда такое вот практически бессмертное «Высшее Существо» тебя за ровню принимает. Значит, не потерян он еще для общества. А вот закончится война, так мы его с командиром еще и социализировать попробуем. Уговорим товарища Сталина создать какой-нибудь исследовательский центр, под управлением нашего великовозрастного друга… Эх, размечтался, одноглазый! Нам еще до победы… А хотелось бы побыстрее! Сколько жизней смогли бы сберечь… Ладно, не будем о грустном — победа обязательно будет за нами, и я сделаю все возможное, чтобы приблизить её!

— Ну что, обнимашки на прощание, твое бессмертие? — Приветливо распахнув объятия, со смехом поинтересовался я у Великана. — Только смотри, не раздави невзначай…

Глава 9

Первым слабенькое странноватое мерцание воздуха, разливающееся буквально в сотне метров от центральных ворот концлагеря, заметил штурмманн СС[35] Гюнтер Любке, когда в нарушение устава завернул за угол — отлить по-быстрому, пока начальство не заметило.

Весь день с утра и практически до выхода в ночной караул он наливался пивом, закусывая его восхитительными вайссвурстль — белыми баварскими колбасками. И от этого «двойного удовольствия» он не смог отказаться, даже под страхом отправиться за это нарушение порядка на гауптвахту. Так уж сложились обстоятельства, что его друг и однополчанин — Урих Шван отправлялся сегодняшним вечером в родную Тюрингию, отбывать честно выстраданный отпуск, и решил отпраздновать свой отъезд, угостив соратников-сослуживцев, свободных от службы, несколькими кружечками пенного напитка. Который, к слову сказать, на Баварской земле умели недурственно варить во все времена.

Гюнтер, который, вроде и был свободен на тот момент, но вечером должен был заступить в караул, не смог удержаться от дармового угощения. Поначалу Любке решил, что посидит с товарищами только до обеда, а потом еще успеет немного вздремнуть и прибыть на службу этаким «бравым огурцом». Но к обеду, когда его настроение достигло своего апогея, а в животе весело плескалась уже не одна пинта темного, он решил, что вполне может обойтись и без сна. Главное, чтобы идущий от него «пивной выхлоп» не спалил при разводе кто-нибудь из господ офицеров. А уж свой брат-солдат не сдаст… Конечно, всесильный германский орднунг — идет орднунгом, но уж очень недурственное пиво подавали в этом старинном пабе. Грех такое веселье пропускать!

Гюнтеру сегодня реально фартило, при разводе никто не заметил его поддатого состояния, хотя временами штурмманна неслабо так штормило. Однако, спустя некоторое время, выпитое стало проситься наружу. И, как назло, в направлении ближайшего сортира маячила фигура одного из офицеров — скорого на расправу унтерштурмфюрера СС Кристиана Миниха. Пройти в туалет, и не попасться ему на глаза, не представлялось никакой возможности — хоть мочись прямо в сапоги. Благо, что сгустившиеся вечерние сумерки, постепенно превращались в непроглядный ночной мрак, в котором любой неприметный угол мог превратиться в вожделенный сортир.

Переполненный мочевой пузырь уже трещал по швам, когда Любке наконец-то умудрился пристроиться в углу темной арки запертых на ночь входных ворот концентрационного лагеря. Он, едва ли не отрывая пуговицы, рванул ширинку и блаженно расслабился, слушая, как струя под тугим напором разбивается о каменную стену.

— Na endlich[36]! — Выдохнул Гунтер, осчастливленный естественным оправлением таких простых человеческих потребностей.

«Как же мало надо человеку для счастья… — попутно подумал штурмманн, чувствуя, как постепенно снижается давление в мочевом пузыре. — Кружечку пива, горячую мясную колбаску и не менее горячую и желательно голенькую фрау, что будет всегда готова отдаться ему после дружеских посиделок в пабе в свободное от службы время. Разве я много хочу? — риторически вопросил Гюнтер. — Ведь это такая малость…»

Он бросил взгляд сквозь запертую решетку ворот, на которой металлическими буквами была набрана фраза: «Arbeit macht frei»[37].

Сквозь буквы проглядывал кусочек ночного неба, освещенный яркой россыпью звезд. В сотне метров от ворот лагеря, в окнах домов обычных обывателей[38] сквозь задернутые цветные занавески струился теплый уютный свет, падавший на цветы, заботливо высаженные под самыми стенами.

Тихо стрекотали цикады, временами заглушаемые рёвом оживленных Некромантами мертвяков в Зомбятнике, злобным лаем сторожевых псов и громкими командами надзирателей, непрестанно гонявшими вокруг Аппельплаца[39] даже ночью особо «провинившихся» унтерменшей в тесной обуви и с грузом на плечах[40].

— Вот, твари, такой кайф обломали! — вполголоса ругнулся Любке, тряхнув «прибором» и пряча его штаны. Его ничуть не смущало, что именно в этот момент совсем рядом с ним умирали люди. Хотя, это же и не люди вовсе, а так, мусор, только внешним видом подобный человеку — унтерменши. — Не могут, что ли, по-тихому дохнуть? — недовольно пробурчал Гюнтер, уже собираясь вернуться на пост, но неожиданно его внимание привлекло странное световое мерцание, неожиданно проявившееся в опасной близости от запертых ворот «Заксенхаузена».

Он резво подскочил к металлической решетке ворот и, вцепившись в нее пальцами, во все глаза принялся наблюдать за необычным явлением. Такого проявления Магии он никогда раньше не видел, да и не должно было происходить ничего подобного в такой опасной близости от охраняемого объекта. Обычно, перед назначением в караул, старший из офицеров предупреждал о запланированных на это время Энергетических Выплесках, если кто из господ Магов решит применить свой Дар. Но на сегодняшнем разводе ни о чем подобном не предупреждали. А, следовательно, это странное явление может оказаться ничем иным, как спланированным диверсионным нападением врага. Ведь за охраняемыми стенами «Заксенхаузена» содержаться очень ценные для Рейха, да и для самого Великого Фюрера, пленники.

Интенсивность свечения стремительно нарастала, приобретая вполне четкие границы. Гюнтер испуганно отлип от решетки и побежал внутрь охраняемой территории, крича на ходу:

— Achtung! Achtung!

Ноги сами несли Любке к офицеру, вышагивающему с важным видом по Аппельплатц, в центре которого на установленной виселице болтался свеженький Зомби. Мертвец смешно дергался на веревке, похрустывая позвонками сломанной шеи, и щелкал окровавленными зубами, нагоняя жути на узников, наматывающих круги по трассе «для испытания обуви».

— Герр оберштурмфюрер[41]! Герр остуф! — не переставая, верещал Любке. — Тревога! Тревога…

Не добежав до