Монреальский синдром - Франк Тилье

— Скажите, Клод, наверное, в короткометражке есть и другие скрытые кадры? А там что?

— Похоть, порнография, все пропитано испариной и сексом. Есть еще откровенные и тошнотворные сцены половых актов, где действующие лица в масках. А в финале — сцены убийств.

— Убийств?

Люси почувствовала, как напрягаются мышцы. Она уже слышала о так называемом «мокром видео» — документально-игровых порнофильмах, в которых засняты настоящие насилие и убийство. Кассеты с такими фильмами передаются из рук в руки в каких-то параллельных, подземных кругах… Неужели перед ней образчик подобного? «Мокрое видео», изготовленное задолго до появления бытовых видаков? Больше полувека назад? На кинопленке?

Клод принялся медленно крутить ручку, счетчики фиксировали время, реставратор останавливался на каждом скрытом изображении. Некоторые стоп-кадры с голыми людьми выглядели особенно непристойными, отталкивающими, на грани патологии. Какие могут быть сомнения, что в эпоху, когда женщина не всегда решалась даже и в купальнике показаться, все это должно было вызвать шок!

— Кровавые эпизоды — ближе к концу. Сцена с девочкой и быком ими изобилует. Простите, конечно, лишнее время уходит на перемотку с помощью этой ручки, но автоматический перемотчик сломался, а тут все-таки тринадцать минут фильма, то есть больше ста метров пленки. Скажите, а вы встречались с Людовиком, у вас с ним что-то было? Ему всегда нравились женщины вашего типа.

— Моего типа? Это какого же?

— Типа Джоди Фостер.

Люси от души расхохоталась.

— Думаю, надо воспринимать ваши слова как комплимент?

— Вот именно.

Нет, положительно, лучше вернуться к делу.

— А эпизод, когда бык останавливается прямо перед девочкой, как был сделан? Там комбинированная съемка? — спросила она, поудобнее пристраивая на стуле затекшую спину.

Любопытно, по пальцам ведь можно сосчитать фильмы, которые произвели на нее настолько же сильное впечатление, как эта короткометражка. Люси казалось, она могла бы описать во всех подробностях любую сцену, словно бы череда эпизодов накрепко впечаталась в ее серое вещество.

— Возможно, — согласился реставратор. — Но в определенный момент животное действительно зарезали. Что же до девчонки, стоящей перед бычьей мордой… Здесь придется детально исследовать каждый кадрик: может быть, оператор сначала снял быка одного, перемотал пленку обратно, не вынимая из камеры, и тогда уже снял девочку, поиграв с двойным экспонированием. Правда, мне этот способ кажется излишне громоздким, трудоемким, и, главное, надо признаться, что уж как-то слишком хорошо все это здесь сделано для эпохи, когда не было компьютеров и использовались в общем довольно примитивные материалы и аппаратура.

— А расширенные зрачки девочки вы заметили? Вдруг они ее накачали наркотиками?

— Актрис не накачивают наркотиками: даже если не думать о спецэффектах, в кино есть свои средства, способные расширить зрачки. И средства эти в пятидесятых были уже известны.

Реставратор замедлил скорость перемотки. Люси видела, как на экране сменяются кадры, как рождается и трансформируется движение — в зависимости от того, насколько быстро Клод крутит ручку…

Добрались до эпизода с пастбищем, окруженным заборами. Реставратор еще замедлил перемотку и наконец остановился. Стоп-кадр представлял собой изображение голой женщины. Вроде бы простодушная такая картинка: ну, лежит себе женщина на травке… Да, конечно, простодушная, если бы не расползающиеся во все стороны, подобно библейским змеям, волосы и не круглая черная дыра, уходящая в глубь ее живота — как колодец.

Люси прикрыла рот рукой:

— Ах ты господи!..

Старик чуть подвинулся, взял в руки пленку и подставил ее под свет неоновой лампы:

— Вот посмотрите… Сделано просто классно: как и порнографические кадры, эта картинка не отличается по колориту от остальных. Здесь преобладают те же тона, здесь та же освещенность, та же контрастность. Всё просто один в один! Разве что пастбище чуть-чуть отличается, но и тут различие не очевидно: когда фильм идет на нормальной скорости, никакого перескока в цветовой гамме не происходит, стало быть, глазами мы ничего и не воспринимаем. Зато наш мозг воспринимает все полностью.

Люси едва ли не носом водила по пленке. Подумать только, ведь эти кадры прошли через ее глаза так, что она ничего не заметила! А теперь, метром дальше, она опять увидела на прозрачной ленте эту лежащую как мертвая женщину. Потом — по мере того как Пуанье подавал пленку дальше, пропуская ее между пальцами, — еще и еще.

— При каждом появлении лежащей на траве голой актрисы — а появляется она каждые примерно двести кадриков — у нее на теле появляется новый надрез, идущий от черного кружка на животе. Этакая последовательность во времени. И все только для того, чтобы получить…

Он вернул пленку на место и опять принялся крутить ручку, пока не дошел до невероятной сцены с быком, замершим в шаге от девочки. Следующее скрытое изображение стало контрастом ко всем предыдущим.

— …глаз!

Люси с трудом улавливала, что за добыча шла к ней в руки, или, точнее, во что она вляпалась. Актрисе постепенно кромсали живот, делая надрезы вокруг дыры на месте пупка, который гляделся теперь как солнце с лучами-ранами. Открытые раны на белом, лежащем в густой траве теле. Когда смотришь — кажется, что прорези образуют радужку со зрачком посреди. Упрятанный за видимым изображением глаз, который наблюдает за тобой, упрятанный за видимым изображением взгляд, который пронизывает тебя насквозь, вызывая желание отвернуться. Больше не смотреть. Больше не видеть. У Люси появилось ощущение, что она изучает фотографии, сделанные на месте преступления, что перед ней — жертва убийцы-извращенца, садиста.

— Здесь не может быть никаких комбинированных кадров, — решительно сказала она. — Это настолько… настолько реально!

Клод снял очки и протер линзы лоскутком замши. Без увеличивающих стекол морщинистое лицо старика-реставратора казалось спокойным, было видно, какие тонкие у него черты.

— Так и должно быть при хорошо сделанной трюковой съемке. А я-то нисколько не сомневаюсь, что тут именно трюковая съемка.

Из-за того что изображение было черно-белым, изуродованное тело женщины четче выделялось на вполне мирном фоне, и сцена насилия выглядела еще более кошмарной. Люси никак не могла опомниться.

— Но почему вы в этом так уверены?

— Потому что это кино, а не реальная жизнь, барышня! Седьмое искусство — искусство магии, иллюзии, искусство обмана глаз. Тут вполне может быть манекен, а не живая… или мертвая женщина. Ловкость рук, грим плюс кое-какие постановочные эффекты — и все в порядке. И при этом — ничего настоящего! Но что бы там ни было, одно точно: режиссера наверняка преследовали две навязчивые идеи — глаз и воздействие образа на мозг. Первооткрыватель, как вы сказали, и действительно, его можно так назвать, учитывая, насколько нашу сегодняшнюю жизнь пропитали всякого рода изображения и всякого рода насилие. Наши дети сталкиваются за день больше чем с тремястами тысячами «картинок» — вы когда-нибудь об этом задумывались? А знаете ли вы, сколько «картинок» из этих трехсот с лишним тысяч показывают войну, насилие, смерть?