Конь и его мальчик - Клайв Стейплз Льюис

Дорога теперь была нелегкая, но двигались они быстро. Шаста все еще ехал последним. Раза два, когда тропа сворачивала, он на мгновение терял других из вида (по сторонам стоял густой, сплошной лес).

Потом они нырнули в туман или, если хотите, туман поглотил их. Все стало серым. Шаста не подозревал, как холодно и мокро внутри тучи, и как темно. Серое слишком уж быстро становилось черным.

Кто-то впереди отряда иногда трубил в рог, и звук этот был все дальше. Шаста опять никого не видел, и думал, что увидит, когда минет очередной поворот. Но нет – и за поворотом он не увидел никого. Конь шел шагом. «Скорее, ну, скорей!» – сказал ему Шаста. Вдалеке протрубил рог. Игого вечно твердил, что нельзя и коснуться пяткой его бока, и Шаста думал, что если он коснется, произойдет что-то страшное. Но сейчас он задумался. «Вот что, конь, – сказал он. – Если ты будешь так тащиться, я тебя… ну… как бы пришпорю. Да, да!» Конь не обратил на это внимания. Шаста сел покрепче в седле, сжал зубы и выполнил свою угрозу.

Толку не было – конь буквально шагов пять протрусил рысью, не больше. Совсем стемнело, рог умолк, только ветки похрустывали справа и слева.

– Куда-нибудь, да выйдем, – сказал Шаста. – Хорошо бы не к Рабадашу!..

Коня своего он почти ненавидел, и ему хотелось есть.

Наконец он доехал до развилки. Когда он прикидывал, какая же дорога ведет в Анвард, сзади послышался цокот копыт. «Рабадаш! – подумал он. – По какой же он пойдет дороге? Если я пойду по одной, он может пойти по другой, если я буду тут стоять – он меня, наверное, схватит». И он спешился, и как можно быстрее повел коня по правой дороге.

Цокот копыт приближался; минуты через две воины были у развилки. Шаста затаил дыхание. Тут раздался голос:

– Помните мой приказ! Завтра, в Нарнии, каждая капля их крови будет ценней, чем галлон вашей. Я сказал: «завтра». Боги пошлют нам лучшие дни, и мы не оставим живым никого между Кэр-Паравелом и Западной Степью. Но мы еще не в Нарнии. Здесь, в Орландии, в замке Лума, важно одно: действовать побыстрей. Возьмите его за час. Вся добыча – ваша. Убивайте всех мужчин, даже новорожденных младенцев, а женщин, золото, камни, оружие, вино делите, как хотите. Если кто уклонится от битвы, сожгу живьем. А теперь, во имя великой Таш – вперед!

Звеня оружием, отряд двинулся по другой дороге. Шаста много раз за эти дни повторял слова: «двести лошадей», но до сих пор не понимал, как долго проходит мимо такое войско. Наконец последний звук угас в тумане, и Шаста вздохнул с облегчением. Теперь он знал, какая из дорог ведет в Анвард, но двинуться по ней не мог. «Что же делать?» – думал он. Тем временем и он, и конь шли по другой дороге.

«Ну, куда-нибудь я приеду», – утешал себя Шаста. И впрямь, куда-то дорога вела; лес становился все гуще, воздух – все холоднее. Резкий ветер словно бы пытался и не мог развеять тумана. Если бы Шаста бывал в горах, он бы понял, что это значит: они с конем были уже очень высоко.

«Какой я несчастный!.. – думал Шаста. – Всем хорошо, мне одному плохо. Король и королева Нарнии, да и свита их, бежали из Ташбаана, а я остался. Аравита, Уинни и Игого сидят у отшельника и горя не знают, а меня, конечно, послали сюда. Король Лум и его люди, наверно уже в замке, и успеют закрыть ворота, а я… да что и говорить!..»

От голода, от усталости и от жалости к себе он горько заплакал.

Но плакал он недолго – он очень испугался. Кто-то шел за ним. Он не видел ничего, слышал – дыхание, и ему казалось, что неведомое существо – очень большое. Он вспомнил, что в этих краях живут великаны. Теперь ему было о чем плакать – но слезы сразу высохли.

Что-то (или кто-то) шло (шел?) так тихо, что Шаста подумал, не померещилось ли ему, и успокоился, но тут услышал очень глубокий вздох и почувствовал на левой щеке горячее дыхание.

Если бы конь был получше – или если бы он знал, как с ним справиться – он бы пустился вскачь; но он понимал, что это невозможно.

Конь шел неспешно, а существо шло почти рядом. Шаста терпел, сколько мог; наконец, он спросил:

– Кто ты такой? – и услышал негромкий, но очень глубокий голос:

– Тот, кто долго тебя ждал.

– Ты… великан? – тихо спросил Шаста.

– Можешь звать меня великаном, – отвечал голос. – Но я не из тех, о ком ты думаешь.

– Я не вижу тебя, – сказал Шаста и вдруг страшно испугался. – А ты… ты не мертвый? Уйди, уйди, пожалуйста! Что я тебе сделал? Нет, почему мне хуже всех?

Теплое дыхание коснулось его руки и лица.

– Ну как, живой я? – спросил голос. – Расскажи мне свои печали.

И Шаста рассказал ему все – что он не знает своих родителей, что его растил рыбак, что он бежал, что за ним гнались львы, что в Ташбаане случилась беда, что он настрадался от страха среди усыпальниц, а в пустыне выли звери, и было жарко, и хотелось пить, а у самой цели еще один лев погнался за ними и ранил Аравиту. Еще он сказал, что давно ничего не ел.

– Я не назвал бы тебя несчастным, – сказал голос.

– Что же, по-твоему, приятно встретить столько львов? – спросил Шаста.

– Лев был только один, – сказал голос.

– Да нет, в первую ночь их было два, а то и больше, и еще…

– Лев был один, – сказал голос. – Только он быстро бежал.

– А ты откуда знаешь? – удивился Шаста.

– Это я и был, – отвечал голос.

Шаста онемел от удивления, а голос продолжал:

– Это я заставил тебя ехать вместе с Аравитой. Это я согревал и охранял тебя среди усыпальниц. Это я, – уже львом, а не котом, отогнал от тебя шакалов. Это я придал лошадям новые силы в самом конце пути, чтобы ты успел предупредить короля Лума. Это я, хотя ты того и не помнишь, пригнал своим дыханьем к берегу лодку, в которой лежал умирающий ребенок.

– И Аравиту ранил ты?

– Да, я.

– Зачем же?

– Сын мой, – сказал голос, – я говорю о тебе, не о ней. Я рассказываю каждому только его историю.

– Кто ты такой? – спросил Шаста.

– Я – это я, – сказал голос так, что задрожали камни. – Я – это я, – громко и ясно повторил он. – Я – это я, – прошептал он едва слышно, словно слова эти прошелестели в листве.

Шаста уже не боялся, что кто-то его съест, и не боялся, что кто-то – мертвый. Но он боялся – и радовался.

Туман стал серым, потом белым, потом сияющим. Где-то впереди запели птицы. Золотой свет падал сбоку на голову лошади. «Солнце встает», – подумал Шаста и, поглядев в сторону, увидел огромнейшего льва. Лошадь его не боялась, или не видела, хотя светился именно он, солнце еще не встало. Лев был очень страшный и невыразимо прекрасный.

Шаста жил до сих пор так далеко, что ни разу не слышал тархистанских толков о страшном демоне, который ходит по Нарнии в обличье льва. Тем более не слышал он правды об Аслане, великом Отце, Царе царей. Но взглянув на льва, он соскользнул на землю и поклонился ему. Он ничего не сказал и сказать не мог, и знал, что говорить не нужно.