Фамильное привидение - Ирина Арбенина

А в итоге совсем не шуточная развязка. Убит Хованский. Несерьезная игра — и вполне реальный труп.

* * *

— Генриетта, вы когда-нибудь грабили квартиры?

— Нет…

— Хотите попробовать?

— Аня, это совершенно необходимо?

— Пожалуй…

— Это для дела?

— Ну если бы речь шла только об испытании вашего характера, я бы предложила вам «американские горки» в Парке культуры имени Горького. Но, увы… Нам действительно нужно с вами ограбить одну квартирку.

— Аня, но как я это сделаю?

— Только не вздумайте ссылаться на то, что вы никогда раньше этим не занимались… Я тоже, как вы понимаете, не домушник.

— Но…

— Думайте. — Светлова была неумолима. — В конце концов, это ваш муж попал в беду, а не мой.

В Люксембургском саду Гоша Ладушкин смахнул со стула непросохшие капли, оставшиеся еще от ночного дождя, и переставил стул из тени на солнце.

День выдался ясным и солнечным. Но это уже было осеннее солнце, и легкий ветерок тоже был осенним — пронизывающим и пробирающим понемногу, потихоньку до костей. Гоша последовал примеру соседей и постелил на ледяной стул толстый свитер.

Теперь этот любовно связанный когда-то для него Генриеттой свитер надежно согревал ему зад на сквозняке в Люксембургском саду…

А сама Генриетта была так далеко. Очень далеко. Их разделяло больше, чем пара тысяч километров. Их разделяла безнадежность, которая была теперь уделом Ладушкина.

Гоша пересчитывал в уме оставшиеся франки и оставшиеся дни, делил, умножал, складывал, вычитал…

И это была грустная арифметика.

Парочка наискосок расправлялась с содержимым пакета из «Макдоналдса».

Ладушкин вздохнул. Это было уже ему не по карману.

С невыразимой грустью Гоша припомнил цены московского «Макдоналдса». Эх, если к ушам Ивана Никифоровича да нос Ивана Ивановича… Жить бы в Париже, а цены чтобы были как в московском «Макдоналдсе».

Увы… Его уделом стали теперь китайские закусочные. Конечно, это сносно и, в общем, довольно вкусно. Но изо дня в день… Все же он не китаец.

Ладушкин задумчиво поднялся и не спеша прошелся между статуями, созерцая представителей семейства Медичи и размышляя о том, сколько же бродило по этим аллеям народу, начиная этак с одна тысяча шестьсот какого-то там года…

По сути дела, свое Глобальное решение Ладушкин уже принял.

До окончания его нынешней жизни отныне оставалось уже совсем немного… Ровно столько, сколько остается до окончания срока действия его заграничного паспорта. Пока паспорт действителен, Егор может отправиться на одну из парижских улиц — по известному ему адресу — и…

Потом, без паспорта, его уже там не примут.

Гоша поднял воротник куртки — ветер становился все прохладнее. И равнодушно отметил, что забыл на стуле в Люксембургском саду свой теплый синий свитер. Теперь, когда он принял Глобальное решение, вещи, окружающие его в этой жизни, даже самые любимые, к которым относился и синий свитер, перестали его волновать.

* * *

Более ужасного сна Генриетта в жизни своей не видела. Они стояли с Ладушкиным в каком-то темном глухом саду, и Гоша упорно пытался вернуть ей темно-синий свитер из толстой шерсти, который она когда-то для него связала и который он так любил.

А Генриетта почему-то хохотала — смеяться во сне — очень плохо, хуже некуда! — и просила свитер не возвращать.

— Да он мне больше не нужен, не нужен, не нужен… — бубнил ей в ответ Ладушкин.

А потом Ладушкин стал вдруг удаляться, уходя по глухой узкой аллее, которая отчего-то все сужалась и сужалась. И деревья, обступая Ладушкина, запутывали его ветками, укрывали листвой, затягивая, как в воронку, в свою зеленую гущу… А Генриетта бежала следом, пытаясь отыскать его в этом странном саду. И когда она наконец поняла, что не успевает и сейчас Ладушкин исчезнет, она перестала смеяться и закричала.

Она продиралась через эти заросли, ломая ветки… Но когда добралась до того места, где исчез ее муж, и протянула руки — ладони ощутили лишь холодный ледяной камень, а из листвы на нее глянуло слепое мраморное лицо. Она обнимала мраморную статую. Из тех, что украшают в дворцовых старинных парках аллеи. Она разобрала даже латинские буквы — надпись на табличке: «Мария Медичи. 16…»

Сон был длинный, запутанный… Но смысл его был ясен. Больше Генриетта Ладушкина никогда не увидит.

Конечно, Генриетта нервничала, когда началась вся эта история и Гоше пришлось уехать, и приходили из милиции… Она тревожилась, нервничала, плакала.

Но только сейчас, вернувшись из этого сна, из этого темного сада, где, как в омуте, исчез ее муж, она по-настоящему поняла, что на нее обрушилось.

Ее семья, ее брак, ее будущее переставали существовать.

Она проснулась с ощущением, что происходит что-то непоправимое, что она больше никогда не увидит мужа. И дело было не в том, что он уехал и не мог вернуться. В конце концов, она могла бы взять дочь и поехать к нему. Что-нибудь бы придумала.

Но предчувствие, ее интуиция, принявшие форму ужасного сна, подсказывали ей, что сейчас с ней и ее мужем происходит нечто непоправимое.

Гоша исчезал. По крайней мере, для нее. Исчезал, как он исчез в том темном саду.

И это было так нелепо и несправедливо… Ее счастливый брак, которому ничто не угрожало — ни охлаждение, ни измена, — разрушался столь внезапным и нелепым образом. И из-за чего?! Из-за смерти какого-то долбаного депутата с бородой, похожей на приклеенную.

К тому же она знала статистику… Сорокалетней женщине легче попасть в заложницы к террористу, чем выйти замуж. Генриетте было уже за тридцать…

Неужели ничего нельзя сделать?

Нет, смириться с тем, что «ничего нельзя сделать», рыжая Генриетта не могла никак. Надо продираться сквозь эти заросли, возникшие на ее пути, надо спасать свою семью.

И она поехала на эту треклятую улицу Молодцова.

Грабить квартиру покойника Хованского.

Вдовы депутата, насколько Генриетте удалось выяснить, в Москве не было. Отбыла из города на уик-энд.

Стоя рядом со своей машиной, Генриетта рассматривала возвышающиеся за забором башни «острова везения» на улице Молодцова и все больше приходила в отчаяние.

Это было невозможно… Легче ограбить Оружейную палату!

Ладушкин объяснил ей, на каком этаже находятся окна квартиры. И сейчас Генриетта, путаясь и трясясь от волнения, сделала несколько попыток отсчитать нужный этаж… Двенадцатый. Спасибо, что не тринадцатый!

Все остальные сведения о квартире Хованских Генриетта тоже выяснила во время электронного общения с супругом, умудрившись, впрочем, не открыть ему при этом цели своего любопытства.