Навстречу ветру - Анхелес Касо

Иногда Сан навещала ее, придя к школе ближе к вечеру, чтобы дождаться, когда учительница выйдет, закончив свои уроки. Донья Натерсия приглашала ее к себе в гости. Они садились вместе в маленьком садике, окруженные бугенвилиями и величественными стрелициями. А Омеро, пес, усаживался в ногах у Сан, жадно ожидая, пока на пол не упадет хотя бы капелька вкуснейшего мороженого из манго, которую он тут же слизывал.

Натерсии было очень жаль, что ее бывшая ученица попала в такое положение. Учительница больше, чем сама девочка, понимала масштаб ее неудачи. Она понимала драматические последствия, которые этот крах окажет на дальнейшую жизнь Сан, обрекая ее на второстепенную и плохо оплачиваемую работу, на необходимость эмигрировать в чужую страну. Возможно, чтобы терпеть, как и многие другие, присутствие мужчин, которые раз за разом, не раздумывая, будут делать ей детей, будут пьянствовать и плохо с ней обращаться, пока она будет надрываться на работе и в домашних хлопотах, а потом бросят ее, когда устанут от слишком семейного секса. Натерсия боялась, что она превратится в еще одну из многих в мире женщин, незащищенных и угнетаемых.

После того, как Сан сообщила об известии своей учительнице, Натерсия провела не одну ночь, складывая и отнимая, пытаясь сопоставить цифры, чтобы взять на себя образование девочки. Но это было невозможно: ее учительская зарплата была маленькой. Кроме того, уже несколько лет подряд она вынуждена была отправлять половину своего заработка родителям. Мать Натерсии пережила инсульт, и ее парализовало. Так как она была в таком состоянии, а отец пал духом и посвятил себя каждодневному уходу за супругой, пансион постепенно пришел в упадок, пока родители Натерсии не были вынуждены закрыть его. Теперь им нужно было много средств, чтобы оплатить услуги врачей и лекарства для матери, и хотя у них были собственные накопления, им также требовалась помощь дочери. Того, что оставалось у Натерсии, хватало на оплату аренды домика и на очень скромную жизнь, без возможности путешествовать по Европе, как она всегда мечтала, без каких-либо удобств или мелких роскошеств, которые она познала в детстве и юности. Она позволяла себе всего две прихоти: поесть мяса один раз в неделю, и иногда покупать себе какую-нибудь книгу, которую она заказывала по почте на адрес библиотеки в Виле и которую получала с трепетом в сердце, как перед встречей с дорогим другом. Она бы отказалась и от этих двух трат, но сколько бы Натерсия ни считала, этого бы все равно не хватило на оплату зачисления, учебных материалов и жилья.

Итак, все, что она могла сделать для Сан, — поддержать ее и дать совет. Каждый раз, когда они встречались, Натерсия повторяла девочке, что нельзя падать духом, и, может, если ей удастся найти хорошую работу в городе, она будет учиться в вечерней школе. Учительница хотела, чтобы Сан не теряла надежду, чтобы она испытывала желание бороться за эту возможность и не позволяла отчаянию поглотить себя, опасному, словно болото, в котором на глазах у Натерсии за все время ее учительства утонуло столько девочек, удовольствовавшихся выживанием, приспособившись лишь к тому, чтобы не умереть с голоду. Рутина и моральное разложение, убеждение, что невозможно покинуть голую и удушливую клетку нищеты, принятие непреклонной судьбы, полные надежды ночные молитвы о том, чтобы обычный жар, отравленная вода или простой грипп не унес тебя в мир иной, открывая, наконец, путь к вечнозеленым лугам, неиссякаемым фонтанам и бесконечному покою.

Тем не менее, Натерсия часто задавалась вопросом, справедливо ли она поступает. Она знала, что возможности учиться у девочки очень призрачные. Даже если она найдет работу прислуги в доме, посудомойки в таверне или подмастерья в цехе, скорее всего, ее график будет слишком напряженный, чтобы можно было посещать занятия и учиться. И очень велика вероятность того, что ее заработка не хватит, чтобы покрыть необходимые расходы. Сан должно очень сильно повезти, чтобы она могла следовать за своей мечтой. Это было ужасно сложно. А если у Сан не выйдет ничего, тогда как она подпитывала ее надежды, что она будет чувствовать? Разочарование и боль помножатся на три после очередной неудачи и, возможно, приведут ее к полному отказу от себя самой. Ну а если у нее все получится? Если какое-нибудь божественное провидение наблюдает за ней и готово протянуть ей руку, одаряя ее способностями, расстилая у нее в ногах мягкую ковровую дорожку, которая поведет ее прямо в светлое будущее?

Учительницу одолевали сомнения. Часто по ночам, когда сон уже почти поглощал ее и убаюкивал, в состоянии, в котором действительность превращается в блуждающую дымку, в каком-то уголке ее сознания оживало чувство ответственности, не давая ей уснуть. И вот она уже сидела на полу рядом с Омеро, который клал ей на ноги голову, ожидая, что Натерсия погладит его рассеянным движением руки. И в эти минуты неуверенности она была рада, что у нее нет детей, которых нужно направлять и давать им советы, навсегда оставляя след своего влияния в их жизни и, возможно, подталкивая их к трагедии.

Когда солнце вставало и освещало фотографии, развешанные у Натерсии на стене, она их поочередно разглядывала. Это были открытки, которые ей присылали друзья и бывшие ученики на протяжении долгих лет из разных районов Кабо-Верде, из Африки, Европы и даже Америки. На них были изображены некоторые прекрасные места, в которые Натерсия, скорее всего, никогда не попадет. В таком свете, когда время останавливалось и наполнялось удивительными цветами и формами — синевой неба, различными оттенками серого морских волн, зеленью лесов, позолотой камней, выраставших один за другим в давние времена, белизной снега в горах, краснотой крыш, под покровом которых протекала жизнь стольких людей, — мир казался многообещающим и захватывающим. Тогда Натерсия снова приободрялась: возможно, у девочки все получится, в отличие от нее самой, и она получит удовольствие от этих необыкновенных пейзажей. Она должна была заставить Сан попытаться. Успокоенная, учительница возвращалась в постель и погружалась в короткий сон, который она все еще могла себе позволить до начала уроков. И думала о том, что как бы то ни было, она никогда не выпустит руку Сан из своей, никогда не оставит ее на произвол судьбы, чтобы она в одиночестве шагала навстречу своей судьбе, так, как ей пришлось поступить с Ильдой.

Кроме встреч с доньей Натерсией, Сан ничего особенно не делала в эти месяцы. Она ограничилась тем, что просто позволила времени идти своим ходом, в ожидании работы, которая вытащит ее из этого застоя и, как утверждала учительница, позволит ей вернуться к занятиям, продолжить едва начатый и прерванный обстоятельствами путь к осуществлению своих планов, которые она наметила в жизни. Уже давно деревня перестала быть для Сан единственным местом на Земле, и необходимость оставаться там день за днем, застряв в бездействии, словно парусник в штиль, заставляла девочку ощущать, что она живет взаперти. Рутина повторялась каждый день, были только некоторые бытовые обязанности, которые не приносили ей никаких впечатлений. Конечно, нужно было следить за домом. Ховита передала ей все обязанности, и теперь всего лишь сидела целыми днями в своем кресле-качалке, наблюдая за происходящим вокруг и иногда покрикивая на детей, чтобы как-то навести порядок в их чересчур шумных играх. Между тем Сан убирала ее крохотное жилище, стирала пыль с немногих предметов мебели, тщательно выметала земляной пол до царапин, стелила простыни на кровати, ходила к роднику за водой, чтобы постирать, молола кукурузу, разжигала огонь, готовила кускус, тушила рыбу и овощи, варила горох… Она также занималась огородом, выдирала сорняки, полола, удобряла, подвязывала стебли, обрезала растения, уничтожала паразитов и рвала сухие листья. Еще девочка следила за маленькими детьми, играла с ними, рассказывала им сказки и учила их песням. Она даже научилась плести мелкие косички девочкам, а они иногда вырывались у нее из рук во время долгих причесываний и оставляли ее с расческой в руках и невыносимым приступом смеха, который Сан вынуждена была сдерживать, чтобы дети относились к ней уважением.