Превратности судьбы - Виктор Мишин

– Мы сдаемся…

– Мордами в снег, руки на голову, ноги развести в стороны, да побыстрее, брюхоногие, – потребовал я, выглядывая из-под еще довольно пушистых лап елки. Видно мне было хорошо, но все же лежащие на снегу бандиты могли и обмануть. Что стоит им крикнуть, а самим готовиться к бою. Подумав секунду, я решительно взглянул на пленника, тот лежал рядом весь бой, боясь пошевельнуться. Приподняв его, насколько хватило силы, упер ему ствол автомата в бок.

– Вылезай, говнюк, да так, чтобы тебя видели твои кореша. – Бандеровец весь затрясся, ясно, знает, что от дружков можно ожидать.

– Не, не, я не буду…

– А куда ты на фиг денешься, вставай, мать твою через семь коромысел! – завернул я, тыкая стволом автомата пленного.

Тот начал разгибаться, а я уже смотрел под деревом на залегших в снегу бандитов. В принципе, все случилось так, как я и думал. Разом ударили три автомата и винтовка, мой пленник задергался от попаданий и закричал, падая. Хорошо его нашпиговали, видимо, стрелять враги все же умели. Пока они увлеченно расстреливали своего же товарища, ну не разглядели, наверное, а может, он и не нужен был вовсе, я выкрутил колпачки из двух последних гранат и, замахнувшись, запулил их по очереди в то место, где лежали бандеровцы. Стрельба оборвалась с разрывом первой гранаты, я видел, как вскочили двое, но тут рванула вторая. Быстро вскочив и обежав дерево, корни, вывороченные из земли, были рядом, я бегом сократил дистанцию до врагов. Одного взгляда хватило, чтобы с уверенностью сказать, что у меня новый пленник, да и не один. Судя по внешнему виду, один из уцелевших после взрывов последних гранат был явно командиром. Мужик крепкий, хоть и лежит, но видно, что рост у него немалый, в хорошо подогнанном тулупе, держался за голову. А рядом в снегу воронка и два трупа, стало быть, его контузило, крови-то на нем нет, значит… Оказалось, из четверых оставшихся в живых бандитов, решивших взять меня на «понт», выжило трое. Одного я излишне рано посчитал трупом, ранен он был. Добив подранка, на глазах у его командира просто всадил раненому бандиту нож в бочину, я занялся связыванием выживших. Второй, оказавшийся тощим, высоким пареньком, лет восемнадцати, пытался дергаться, пришлось приложить его прикладом ППШ по голове, тихонько так, чтобы не кончился случайно. Причитал он на таком суржике, что я вообще не понимал его.

– Слышь, боров, чего худой лопочет? – обратился я к командиру, это именно он был «боровом», больно уж здоровый, гад.

– Тебе-то что? – Какой дерзкий предводитель бандеровцев.

– Да, в общем, ничего, скажи ему, если не заткнется, получит нож в брюхо, – спокойно произнес я, демонстрируя все еще окровавленный нож. Командир передернулся и, слегка запинаясь, подбирая слова, что-то бегло произнес тощему товарищу.

– Чего хочешь от нас? – О как, главарь по-русски заговорил, а тощий вон совсем отказывается понимать, молодой, дерзкий.

– Ничего особенного, сейчас в карету сядем да поедем на восток.

– Куда? – изумился командир бандеровцев.

– Ну, а ты как думаешь? Откуда меня украли, туда и повезешь, да еще и расскажешь кому следует, зачем я немцам понадобился.

– Михась растрепал? – скорчил недовольную гримасу бандит.

– Почему растрепал, я спросил, он ответил, а что?

– Курва, никуда я не пойду, режь меня, если хочешь!

– Да надо больно, Михась тоже говорить не хотел, однако потом еле остановил его.

– Пытать будешь? – прищурив один глаз, толстяк злобно посмотрел на меня.

– Нет, просто подтолкну в правильном направлении, – произнес я, вновь доставая нож.

На то, чтобы командир бандеровцев согласился сотрудничать, ушло минуты три. На самом деле он хотел бежать туда, куда я скажу, уже через минуту, просто я немного увлекся, разглядывая мочку уха этого кабана. Сам он тоже ее видел, а также чувствовал боль от обрезанного уха. А мне что, жалко, что ли? Да ладно, я еще там, в Сталинграде, забыл, что такое милосердие. Если нужно, я так расписать могу, что любой патологоанатом обзавидуется. Потом, позже, меня, конечно, вырвет, но я научился сдерживать себя во время допросов, не первый раз уже.

Ехали мы очень долго. Лошадка была той еще дохлятиной, как не сдохла своей смертью от старости где-нибудь в сарае у местных, до сих пор не понимаю. Пленные лежали молча, связанные по рукам и ногам. Я сидел на месте возницы и держался только на честном слове. Когда из темноты, возле одной рощи, нас окликнули, точнее, приказали стоять, а то стрелять будут, я, остановив лошадку, просто упал на бок и уснул.

Пробуждение было очень тяжелым. Глаза, черт, как будто песку насыпали, болели и не хотели открываться. Когда, наконец, удалось их продрать, охренел от увиденного. Я был… Да, точно, в камере. Ни с чем не спутаешь. Черт, ведь еще думал, что надо бы успеть передать бандеровцев особистам, чтобы проконтролировать, что они будут говорить. Ладно, если не расстреляют сразу, то еще подергаемся.

– Эй, красноперый! – Это кому? – Да ты, ты, очухался? Дай закурить, – Обернувшись, не вставая с нар, увидел двух сидельцев. Ну, а кем могут быть расписанные вдоль и поперек татуировками люди?

– Это ты сейчас с кем разговаривал? – равнодушно спросил я.

– Ты здесь видишь еще красноперых? Дай закурить!

– Дать, – я выделил это слово, – я могу только люлей, если не говорить матом, хочешь, поделюсь?

– Чего ты борзый такой, чалился уже? – смягчил немного тон урка.

– Нет, впервые у хозяина отдыхаю, не думаю, что задержусь, хотя зарекаться не буду.

– Это правильно, зарекаться не надо, чего, есть табачок-то?

– Так бы и спросил, чего борзеешь? Вон у меня во взводе были двое, твои коллеги, хорошие парни были, один даже и сейчас еще жив, – я чуть подумал, – должен быть жив.

– Где воевал?

– На войне, – ответил я, проверяя карманы. Естественно, ничего в них не было. – Извини, уважаемый, все вычистили, – развел я руками.

– Да уж, вертухаи все себе гребут, – грустно сказал сиделец. – Никола, Гармонистом погнали.

– Саня, можешь Сержантом звать. В принципе, тоже погремуха, только от властей.

– Ясно, – кивнул Гармонист, – за что в «гости»?

– Да пока и не знаю, отрубился, когда к своим вышел, очнулся только сейчас. Я вообще давно тут?

– Так сутки почти, вчера тебя, с утра закинули, – сиделец подсел ко мне на нары и протянул руку: – Я со Сталинграда, бывал у нас?

– Ой, спросил, тоже мне, – усмехнулся я, – да у меня почти весь взвод там прописку успел получить, пока в обороне сидели.

– Так ты в городе воевал? – вскинулся зек.

– Было дело, пока не уработали меня, с госпиталя только в конце января вернулся, почти сразу капитуляция, но бои еще застал немного.

– Сколько в городе пробыл? Как там вообще?