Прорыв начать на рассвете - Сергей Михеенков

– Сержант Воронцов! – вскочил он из-за стола.

– Майор Жабо. Командир партизанского отряда. Будете действовать на участке Колодези – Староселье – Науменки. Дайте-ка вашу карту.

Воронцов не спешил лезть за пазуху за картой. Но майор его поторопил:

– Давайте-давайте. Я знаю: у вас хорошая, подробная немецкая штабная карта. Мне уже доложили. И учтите на будущее: одна из сильных сторон любого партизанского отряда – хорошо отлаженная разведка. Везде у вас должны быть свои глаза и уши. Везде. По всей округе. К вам не должны подойти незаметно или внезапно. Если этого нет, ваш отряд через пару недель будет украшать телеграфные столбы вдоль дороги Вязьма – Юхнов и отчёты немецких штабов.

Майор Жабо развернул карту и отметил красным карандашом маршрут.

– Ваша задача – разведать безопасный путь в окружённую группировку тридцать третьей армии. Пойдёте не одни. С нашими людьми. Подготовьте лошадей. Если есть потребность в боеприпасах, напишите мне прямо сейчас, что, к какому оружию и в каком количестве необходимо. Продукты тоже выдадим. Будьте готовы выступить через два-три дня. А пока приводите себя в порядок. Связь – через нашего завхоза дядю Колю.

Но ни трёх, ни даже двух дней отряду Курсанта отдыхать не пришлось. В конце следующего дня в школу зашёл дядя Коля и сказал Воронцову:

– Приказ командира полка – к вечеру быть готовым и выступить по указанному маршруту. Проводником пойду я и ещё двое ребят из нашей деревни.

Ещё не стемнело, из лесу примчались трое саней. На них были навалены мешки и ящики.

– Медикаменты, – пояснил завхоз. – Там, у наших, в окружении, людей перевязывать нечем. А тут – бинты и лекарства. Утром мы должны быть в Науменках. Там нас уже ждут. Это километров шесть отсюда, не больше.

Когда выступили, Воронцов спросил завхоза:

– Дядя Коля, а скажи мне вот что: майор Жабо, этот ваш командир, почему он так легко мне поверил? Человек-то он вроде непростой.

Завхоз засмеялся, мелькая щербой:

– Ты на блины смотрел, как сокол на кролика. И шинелька твоя вся лесом пропахла. У Жабо глаз – алмаз. Партизана от немецкого диверсанта отличить умеет.

Шли они лесными дорогами. Лошади ломали копытами толстый наст. Пришлось двигаться медленно. Несколько раз останавливались. Грызли сухари. Бросали лошадям по охапке сена. Терпеливо ждали, когда вернётся высланная вперёд разведка. Всё было спокойно. Немцев нигде не встретили. На рассвете обоз втянулся в большую деревню. Уже дымились печи. Пахло печёным тестом, блинами. Небо на востоке ожило, заиграло, иззелена-розовый столб поднялся над полем и вскоре затрепетал более яркими и необычными красками. Из чёрной роговицы неподвижных лесов, которые, казалось, ещё спали, наружу выломилось солнце и пошло плавить и макушки деревьев, и крыши домов, и синеватые снега в бесконечных полях. Старшина Нелюбин покрутил головой, понюхал морозный воздух, напитанный родным жилым духом, и вздохнул облегчённо:

– Хлебушком, братцы, пахнет. Хлебушком! Как хорошо…

Сани разгружали без них. А их отвели в свободную избу, где были устроены лежанки в два яруса. Как залегли, так только вечером и начали выползать на двор по одному.

Из госпиталя пришёл санитар, поставил на стол термос с кашей и сказал:

– Вот вам и обед, и ужин. Ешьте на здоровье.

Старшина Нелюбин, услышав знакомый голос, так и вскочил с нар:

– Яков! Ты?!

Санитар медленно, неуклюже повернулся:

– Кондрат! Старшина! Живой?

– А что мне сделается?! – Старшина обнял санитара и сказал: – Ребяты, это мой фронтовой товарищ Яков! А Савин где? Тоже тут? А Таня? Фаина Ростиславна?

– Все, Кондрат, тут. Все, кроме Савина. Савина убило. На прошлой неделе обоз в поле обстреляли. Мина – прямо в его сани… Наповал. Его и всех раненых, которые в санях…

– Ну, царствие ему небесное… Добрый человек был. Помогал мне, ворочал немочного.

По-быстрому разделавшись со своим котелком, старшина побежал в госпиталь. Операционная палата была устроена в просторной избе. Маковицкую он увидел ещё издали. Старший военврач стояла у крыльца и курила. Когда старшина подбежал, она улыбнулась, погасила комочком снега недокуренную папиросу и сказала, улыбаясь:

– Кондратий Герасимович, дорогой, да может ли такое быть? Вы? Какими судьбами?

– Проездом, Фаина Ростиславна. Проездом, миленькая вы моя спасительница. Я тоже рад вас видеть живой и невредимой.

Они обнялись, расцеловались в щёки, как брат и сестра после долгой разлуки.

– Через полчаса выступаем. Вон, командир мой уже идёт. – И старшина Нелюбин кивнул в сторону сарая, откуда Воронцов выводил своего коня.

– Чаю попить зайдёте?

– Навряд, Фаина Ростиславна. Надо уже идти собираться.

– У вашего командира петлицы курсанта?

– А он и есть курсант. Осенью прошлого года как привезли их под Юхнов, так теперь и скитается по лесам. Шинель свою ни за что не снимает. Мёрзнет, а на полушубок поменять не соглашается. Это ж с ним меня тогда, на Шане, четырьмя-то пулями. Я думал, это он меня вынес. Не он. Кто-то ещё живой остался.

– Куда же вы теперь, Кондратий Герасимович?

– А назад. Через фронт, опять к партизанам. Может, скоро свидимся. Работа теперь у нас такая. Мы навроде курьеров. Медикаменты вам доставлять будем.

– Как же вы поедете, без сёдел?

– Да как-нибудь и охлюпкой додыбаем. Лишь бы немец не напал.

– Погодите, я сейчас вам сёдла дам. Недавно раненых коней для госпиталя забивали. Сёдла остались. К чему они нам теперь, раз коней нет? Сейчас, подождите, я ключ принесу.

Вскоре Маковицкая вернулась, отперла сарай.

– Забирайте. Там всё должно быть цело. Зовите своих товарищей.

Первым подошёл Кудряшов. Блеснул глазами и сказал:

– Товарищ доктор, мне бы на приём, но командир у нас строгий, не отпустит. Так вы меня проконсультируйте в двух словах. Прямо тут.

Маковицкая с любопытством смотрела на коренастого небритого бойца, и тонкая морщинка на её лбу исчезла, будто её там, над смолянистыми дугами бровей, никогда и не было.

– По какому же поводу? – спросила она, и уголки её губ дрогнули.

– Да я, товарищ доктор, честно сказать, уже и забыл.

Уголки её губ снова вздрогнули лёгкой усмешкой:

– Перестаньте болтать, товарищ боец, – сказала она. – Берите седло. А то пешком назад пойдёте.

– Видал? – толкнул Кудряшов старшину Нелюбина, когда они вынесли из сарая сёдла и начали примерять их к своим коням. – Ух, как она на меня глядела!

– Да будет тебе. Мечтатель, ёктыть…

– А вот гадом буду, если…