Бандитский террор - Борис Седов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– О чем базар, братан! Сделаем в лучшем виде. Ответ он получил уже ночью.
– Слышь, Казак, короче, мы все твои дела пробили. Сейчас подкатим.
Примерно через полчаса в дверь раздался звонок. На пороге стоял крепкий парень с добродушным румяным русским лицом.
– Гена, – представился он.
– Пошли на кухню. Пить будешь?
– Не. На работе не пью. Чайку можно. Заварки лей побольше.
Сергей нацедил ему чаю, который скорее можно было назвать чифирем.
Гена шумно хлебнул черную жидкость и начал:
– Короче, дело такое. Мы братанов из Рыбацкого попросили пробить этот адрес. Так вот, живет там лох этот самый, Стрелков. Эдакий, значит, то ли художник, то ли музыкант. Но барыжит дурью не по-детски. И не только шмалью, но и кислотой, и черным.
– На районе, что ли?
– Кто б ему, козлу, дал на районе барыжить! У него свои покупатели. Приколись – приезжают в такую даль специально к нему. Вокруг него какое-то беспредельное бакланье крутится. Полные отморозки. На стволах все, а гоняют на тачке без номеров. Как их менты до сих пор не тормознули, не врубаюсь. Хотя ходит такой слушок, что не зря все это.
– То есть?
– А то не знаешь! Барыги – они ж первые барабаны, ментовские стукачи то есть. Да и то посуди. Ментам надо галочки по раскрываемости в отчет поставить? Надо! Так чего же проще? Встал с машиной за углом. Клиент из парадной выходит – а у него дурь на кармане. Этот Бешеный – погоняло у него такое – он дозняками не продает. Он только крупными порциями товар толкает. Ну, что делать будем?
– В гости к нему отправимся. Серьезные вопросы к этому кадру есть. Твои люди где?
– В тачке сидят.
Казак заглянул к Алене, которая сама сообразила, что от таких разговоров лучше держаться подальше.
– Я тут съезжу…
– Понимаю, наша служба и опасна, и трудна. Ладно, я жду.
Приехавшие ребята сидели в джипе. Их было двое.
– Хватит? – спросил Гена.
– Да уж я думаю.
Попетляв по Петроградской, машина выехала на Каменностровский, свернула на Куйбышева и, миновав Сампсониевский мост, оказалась на набережной Невы. Тут уже можно было гнать со свистом.
– «Кресты» проезжаем, – ухмыльнулся Гена.
– Бывал?
– Бывал. Выпустили за недоказанностью. Но все там будем. Если до того не помрем.
Промчались по правому берегу, миновали Володарский мост.
– Слышь, Горец, вон туда давай до перекрестка и налево, там дорога лучше.
Казак с любопытством посмотрел на водителя. Ничего от горца в нем не было. В свое время Сергей насмотрелся на жителей Кавказа по самое не могу. Но этот парень точно был не из тех, кто родился на Кавказе.
Гена заметил удивление Сергея.
– Ничего у него погоняло, да? С его-то рязанской рожей. А знаешь, почему? Его как-то из автомата так прошили, все доктора говорили: ласты склеит. А ведь выжил. Вот потому и Горец – как в том фильме.
Между тем джип выбрался на проспект Обуховской обороны и приближался к Рыбацкому.
– Вон туда рули.
Машина въехала в типичный двор спального района. С одной стороны – недостроенный детский сад, с другой – длинный двенадцатиэтажный дом из той серии, в которых лестницы на каждом этаже выводят на балкон.
Они поднялись на пятый этаж и оказались в заплеванном, заваленном хабариками коридоре.
– Вон его дверь. Как входить будем? Дверь хреновая, можно и ломануть.
– Шум… – подал голос кто-то из парней.
– Не боитесь. Здесь, как мне сказали, чуть ли не каждый день такой концерт случается, что соседи уже ни на что внимание не обращают.
Казак подошел к двери и потянул… Она оказалась открытой. Сергей достал пистолет и ввалился внутрь. То же самое сделали остальные.
Воздух в квартире был насыщен пряным ароматом анаши. Никто их не встретил. Держа пистолет наготове, Сергей ударил ногой в дверь перед собой. Раздался треск хлипкой задвижки – и в неверном свете уличного фонаря в окне Казак увидел лежащие на кровати тела. Тем временем один из ребят рванул на кухню, из которой струился свет. Остальные проследовали в большую комнату. Казак нащупал выключатель. Загорелась лампочка, и он увидел следующую впечатляющую картину: на кровати под серыми простынями лежали трое – два бритых наголо здоровенных парня и девица. Все были без всяких признаков одежды. Вторжения они не заметили, даже не пошевелились, что, впрочем, было неудивительно: на полу вперемешку с хабариками и банками из-под джин-тоника валялись отработанные баяны.[4]Комната носила следы совершенно чудовищного бардака. Пола видно не было – его покрывал слой грязи, через который от двери к кровати в буквальном смысле вела тропинка. О мебели вообще говорить не стоило. Стены были разрисованы какой-то чертовщиной, напоминающей обложки дисков хэви-метал. Однако поверх всей этой росписи на стене висел карабин, единственный предмет в комнате, который был в идеальном состоянии. Казак поспешил его снять и отставить за спину, в коридор. А эти, на кровати, так и продолжали давить массу.
Из большой комнаты раздался короткий звук удара, кто-то грохнулся на пол.
– Лежать, сука! Мордой вниз! В коридоре показался Гена.
– Эй, Казак, что у тебя?
– Удолбились и дрыхнут после групповичка. Ублюдки. Но ствол-то у них приличный. А там что?
– Один за волыной потянулся. Но наши всех успокоили. А в кухне какая-то шмара отрубилась прямо мордой в стол.
– Кликни кого-нибудь, пусть здесь присмотрят, а я погляжу, что там у вас.
В большой комнате все выглядело еще более мерзко. Тут уже не было никаких картинок на стенах – притон в чистом виде. Отвратительный запах жилья, в котором спят давно не мывшиеся люди. На диване и на полу – кучи какого-то тряпья.
Четверо парней, одетые и полуодетые, лежали на полу мордами вниз, а Горец стоял над ними, поводя стволом пистолета.
Сергей пнул ногой одного из лежащих.
– Эй, повернись, только аккуратно. А то мы, знаешь, стрелять хорошо умеем.
Парень медленно повернулся и сел. По виду это был типичный представитель российской молодежи, который от бессмысленного хулиганства уже перешел к более серьезным правонарушениям. Но по дороге умудрился еще и подсесть на наркотики. У таких персонажей два пути в жизни: если не сдохнут в подобной квартирке от передоза, надолго сядут за что-нибудь совершенно идиотское – потому что когда нужны деньги на очередную вмазку, человек уже ни о чем не думает. Уж кого-кого, а наркоманов на абхазской войне Сергей навидался. В глазах парня стоял туман, но все-таки он что-то соображал.