Могила в подарок - Джим Батчер

– Что еще за Белый Совет такой? Кайли говорил с тобой, будто это, типа, официальный орган. Это что, вроде их Коллегии Вампиров, только для чародеев, да?

Один в один, подумал я. Сьюзен не добилась бы своего положения, будь она глупа.

– Не совсем, – уклончиво сказал я.

– Ты ужасный лжец, Гарри.

– Белый Совет – это группа самых могущественных мужчин и женщин в мире, Сьюзен. Чародеев. Их капитал заключается в тайнах, и они не любят, когда люди их узнают.

Глаза ее вспыхнули как у гончей, напавшей на свежий след.

– И ты... выходит, ты кто-то вроде их посла?

Я невольно рассмеялся этому замечанию.

– Видит Бог, нет. Но я член Совета. Это вроде как обладатель черного пояса. Знак статуса, уважения. То есть, я обладаю правом голоса, а также обязан соблюдать установленные правила.

– И обладаешь полномочиями представлять их в случаях вроде этого?

Мне не понравилось направление, которое начала приобретать наша беседа.

– Гм. В такой ситуации... пожалуй, даже обязан.

– Выходит, если ты не пойдешь, тебе грозят неприятности?

Я нахмурился.

– Уж во всяком случае, не такие, как если бы я пошел. Худшее, в чем Совет сможет обвинить меня – это в непочтительности. Переживу как-нибудь.

– А если пойдешь? Ну давай же, Гарри. Что может случиться с тобой самого худшего?

Я развел руками.

– Да меня убить могут! А может, и хуже. Сьюзен, ты даже не представляешь себе, о чем просишь, – я вскочил с дивана, чтобы подойти к ней. Это я неудачно придумал – голова сразу пошла кругом, а в глазах потемнело.

Я упал бы, но Сьюзен бросила приглашение и подхватила меня. Она опустила меня обратно на диван, а я охватил ее рукой за талию и увлек за собой. Она была мягкая и горячая.

Так мы лежали с минуту. Она потерлась щекой о мою ветровку. Кожаная куртка скрипнула. Я услышал ее вздох.

– Извини, Гарри. Не надо было мне лезть к тебе с этим сейчас.

– Все в порядке, – заверил я ее.

– Мне просто показалось, это круто. Если бы мы...

Я чуть повернулся, зарылся пальцами в темную гриву ее волос и поцеловал.

Глаза ее на мгновение открылись широко-широко, потом зажмурились. Так и не досказанная фраза сменилась негромким мычанием, а губы ее сделались еще мягче и горячее. При всех моих усталости и синяках, поцелуй оказался очень ничего. Очень даже ничего. От нее вкусно пахло, и губы ее под моими оказались податливыми и возбуждающими. Она скользнула пальцами под пуговицы моей рубашки и погладила мою кожу, от чего по всему моему телу словно электрический разряд прошел.

Мы соприкоснулись языками, и я прижал ее крепче к себе. Она снова застонала, потом вдруг оттолкнула меня, чтобы обвить мои бедра ногами, и принялась целовать меня так, словно готова была проглотить меня целиком. Задержав большие пальцы на ее копчике, я провел руками по ее бедрам, и она шевельнула ими, вжимаясь в меня. Я скользнул руками ниже, провел ими по гладкой коже ног, потом приподнял юбку и на долю секунды оцепенел, когда до меня дошло, что под юбкой ничего нет... впрочем, мы ведь собирались провести этот вечер вместе. Всю мою усталость, всю мою боль словно рукой сняло, и я крепко-крепко сжал ее так, что она охнула.

Она чуть отстранилась и принялась возиться с моим поясом, горячо дыша мне в лицо.

– Гарри, извращенец ты этакий! Думаешь, это надолго отвлечет меня от дел?

Впрочем, сразу за этим мы оба приложили все усилия, чтобы не думать вообще ни о чем, а потом уснули, так и спутавшись руками, ногами и волосами.

Ну что ж. Значит, все-таки не весь день был адом кромешным.

Как выяснилось, настоящий кромешный ад разверзся наутро.

Мне снился сон.

Кошмар показался мне знакомым, почти успокаивающим, хотя с тех пор, как я пережил его наяву, минул не один год. Все началось в пещере со стенами из прозрачного хрусталя. Пещера освещалась неяркими отблесками горящих в канделябрах свечей. Серебряные оковы туго врезались мне в запястья, и голова моя кружилась так сильно, что я едва сохранял равновесие. Я покосился налево, направо, и увидел собственную кровь, стекающую по оковам в тех местах, где они прорезали кожу, в две подставленных глиняных чаши.

Ко мне подошла моя крестная, бледная, ослепительно прекрасная в отсветах огня; волосы ее обволакивали тело облаком невесомого шелка. Красота леди-сидхе не поддавалась описанию, взгляд околдовывал, уста манили к себе... Она поцеловала меня в обнаженную грудь, и по телу моему пробежала дрожь ледяного восторга.

– Скоро, – прошептала она в промежутке между поцелуями. – всего несколько безлунных ночей, сладкий ты мой, и ты достаточно окрепнешь.

Она продолжала целовать меня, и взгляд мой затуманился окончательно. Холодное наслаждение, волшебство фэйре текло из ее уст целебным зельем – а может, ядом – и само по себе было настолько сладким, что почти мучило, почти заставляя забыть боль от оков и потерю крови. Почти. Я отчаянно пытался вздохнуть и уставился на огонь, концентрируя на нем все свое внимание, чтобы не сорваться в черноту...

Сон изменился. Мне снился огонь. Кто-то, кого я некогда любил как отца, стоял в центре огненного столба, крича от боли. Нет, не крича – визжа жутко, истошно, не думая уже ни о гордости, ни о достоинстве, ни о сохранении человеческого облика. Во сне – как и тогда, в жизни – я заставил себя смотреть, как чернеет и отваливается от костей плоть, как корчатся в огненных конвульсиях мышцы, пока я стоял и, так сказать, дул на угли.

– Джастин, – прошептал я. В конце концов, не в силах больше смотреть, я зажмурился и низко склонил голову, слыша только грохот собственного сердца в ушах. Стук. Стук моего сердца.

Я проснулся и открыл глаза. Входная дверь сотрясалась под чьими-то сокрушительными ударами. Сьюзен проснулась одновременно со мной и села, придерживая на груди одеяло. За окном все еще было темно. Самая длинная свеча еще не догорела, но угли в камине снова едва тлели.

Казалось, в моем теле не осталось ни одной клетки, которая не болела бы – все мои суставы и мышцы требовали восстановления после долгого и тяжелого дня. Стук не прекращался; я встал и поплелся на кухню. Мой револьвер тридцать восьмого калибра потерялся год назад, в бою со стаей полусумасшедших ликантропов, и я заменил его другим, триста пятьдесят седьмого калибра, со стволом средней длины. Должно быть, в тот день я ощущал себя тревожнее обычного.

Пистолет весил, казалось, фунтов двести. Я проверил, заряжен ли он, и повернулся к двери. Сьюзен смахнула волосы с глаз, уставилась на пистолет в моей руке и подалась назад, подальше от линии огня. Умница. Молодчина, Сьюзен.