Комплекс Кассандры. Современный взгляд на истерию - Лори Лэйтон Шапира

Пройдя через все превратности переноса, кульминацией которых является отделение, женщина интериоризирует границы аналитического контейнера. Эти границы создают некую модель для роста сильного воплощенного Эго, которое по своему поведению больше напоминает полунепроницаемую мембрану, чем закрытую систему, и может переносить снижение уровня сознания без полной его потери. Женское Эго может выполнять посредническую функцию; это означает, что оно получает и обрабатывает информацию как извне, так и изнутри благодаря кинестетическому, эмоциональному и образному восприятию. В результате возникает хорошо развитая и тонкая способность к эмпатии, глубинное ощущение внутренней силы и доверие к своему посредничеству. Эта женщина верит в то, что она видит.

Точно так же прекращение идентификации Эго с аполлоническим Анимусом заставляет женщину «проститься» со своей головой и окунуться в свое тело, чтобы Анимус помог ей войти в контакт с тем, что существует, а не с тем, что должно быть. Вместо того чтобы связывать энергию для собственных нарциссических защит, Анимус начинает играть роль связующего звена с женской Самостью, освещая путь в ее теневые глубины и обратно, чтобы Эго в этой кромешной тьме получило возможность впитывать в себя истину. Он помогает женщине находить различия между личным и коллективным бессознательным материалом, чтобы понять смысл того, что она видит. Он позволяет ей обрести свою основу и вступить в контакт с тем, что она знает.

Таким образом, терапевтическая регрессия на симбиотический уровень, предшествующий отделению, создает возможность для исцеления индивидуальной психики. Однако ценность такой регрессии на этом не заканчивается. Процесс исцеления включает в себя и архетипическую размерность.

Хотя традиционная психоаналитическая теория утверждает, что истерия вызвана фиксацией на эдиповой стадии развития, моя версия связывает причину с доэдиповым уровнем, а нарушения на эдиповом уровне считаются следствиями. Эта идея не оригинальна. Многие последователи Фрейда, включая самого Юнга, не соглашались в этом вопросе с родоначальником идеи.

В своем труде «Символы трансформации» Юнг повторил теоретические утверждения Фрейда о том, что истерия возникает вследствие страха и подавления эдиповых желаний. И хотя Юнг согласился, что фрейдовская теория инцеста точно описывает инфантильные сексуальные фантазии, сопровождающие регрессию либидо, характерного для индивидуального бессознательного истерических пациенток, он чувствовал, что теория Фрейда продвинулась не слишком далеко.

«Последний акт драмы состоит в возвращении к телу матери. Как правило, это происходит не обычным путем, а через рот, через пожирание и заглатывание, и таким образом соответствует еще более инфантильной теории… Регрессия уходит обратно, на более глубокий уровень функции кормления, который предшествует сексуальности, и сама замыкается в переживании сексуальности. Иными словами, сексуальное выражение регрессии изменяется, а лечение уходит вглубь, к метафорам, выведенным из функции кормления и глотания… Так называемый эдипов комплекс, со своей известной тенденцией к кровосмешению, на этом уровне превращается в „комплекс Ионы и кита“, имеющий множество самых разных вариантов, например, ведьмы, поедающей детей, волка, великана, дракона и т. п. Страх инцеста превращается в страх быть поглощенным матерью. Регрессирующее либидо явно лишается своей сексуальности, постепенно возвращаясь на более раннюю стадию инфантилизма, которая предшествует сексуальной»[138]

Опускаясь еще глубже, Юнг утверждает, что регрессия «…продолжается вплоть до погружения обратно в маточное, пренатальное состояние и, заодно уходя из сферы индивидуальной психологии, вторгается в коллективную психику, где Иона видит мистерии („коллективные представления“) в чреве кита. Таким образом, либидо достигает рудиментарного, зачаточного состояния, из которого […] оно может легко возродиться вновь. Но вместе с тем оно может вырваться из материнских объятий и вернуться на поверхность, навстречу новым жизненным возможностям.

В действительности в процессе этих инцестуальных и утробных фантазий либидо погружается в бессознательное, провоцируя появление инфантильных реакций, аффектов, возможностей выбора и установок, связанных с индивидуальной сферой, и вместе с тем активизируя коллективные образы (архетипы), которые несут в себе компенсаторное, исцеляющее значение, всегда принадлежавшее мифу»[139].

Именно работа с этими архетипическими образами способствует исцелению болезненного комплекса. В «Психологических типах» Юнг пишет, что мобилизация коллективного бессознательного «активизирует совокупность его первобытных образов, тем самым создавая возможность для воспроизведения установки на совершенно иной основе»[140].

Какие же архетипические образы имеют непосредственное отношение к истерии? Этим вопросом задаются три юнгианца: Джеймс Хиллман, Нейл Миклем м Мери Уильяме.

Хиллман отводит в истерии главную роль Аполлону, а ключевым аспектом считает coniunctio. Он показывает, как аполлоническое сознание порождает теории женской подчиненности и устанавливает связь между подавлением фемининности и истерией. Хиллман замечает, что сам Аполлон испытывал страдания вследствие вытесненной фемининности. Он обсуждает, каким образом этот бог стал все больше и больше идентифицироваться с патриархальной маскулинностью, заставляя фемининность (Аниму) принимать форму проекции, — при том, что Аполлон развился и принял свою классическую форму. Отсюда существование многих мифов, в которых Аполлон преследует разных нимф и девушек. Однако, согласно Хиллману, «поиск coniunctio, как в случае преследования Дафны, оборачивается собственным поражением Аполлона, так как это преследование делает мужчину гиперактивным и приводит психику к вегетативной регрессии, превращая Дафну в лавровое дерево»[141]. Таким образом, Хиллман признает, что Аполлон создает расщепление, которое служит препятствием для образования союза.

В действительности Аполлон не ищет coniunctio. Он лишь использует девушек и нимф, а потом просто от них избавляется. Он движется по нарциссическому пути развития в поисках контроля и подавления фемининности, проявляя свою похоть только ради того, чтобы одержать очередную победу.

Чтобы как-то сгладить чрезвычайно поляризованное состояние, созданное Аполлоном, Хиллман обращается к образу Диониса. Согласно его рассуждениям, бисексуальность Диониса выступает как андрогинная альтернатива одностороннему аполлоническому сознанию. «Coniunctio — не приобретение, а данность. Это не цель поисков, а заранее существующая возможность»[142].

Я рассмотрю точку зрения Хиллмана в разных аспектах. Прежде всего, предлагая Диониса как андрогинный восстанавливающий образ, он упускает из внимания реальность психического процесса. Не может существовать третьего без борьбы противоположностей — если нет в наличии двух. Coniunctio — это не данность, его следует упорно добиваться. Оно включает в себя взаимодействие между полярностями, отношения между двумя людьми равной, но противоположной силы.