Длинная Серебряная Ложка - Кэрри Гринберг

Медсестра вновь взялась за увесистый фолиант. Еще два журнала, уже исписанные, лежали под табуретом. Неудивительно, ведь она строчила 7 часов подряд, да еще столько же вчерашней ночью. Доктор Ратманн велел ей завести «Историю Болезни Пациентки К.,» а после собирался отправить сей ценный документ какому-то коллеге, молодому врачу… Как его там… Кажется, фамилия на «Ф» начинается.

Пока Кармилла живописала свои приключения, сиделка монотонно кивала, продолжая записывать. Хотя голос у пациентки был тонкий, чтобы не сказать визгливый, он удивительным образом убаюкивал. Фроляйн Лайд почувствовала, как мысли ее уносятся далеко отсюда, а в следующий момент на пустой еще странице проступило знакомое лицо. Сиделка прикусила губу. Сколько раз давала себе зарок не думать об этом, хотя бы на службе не думать, но нет! И ведь никакие вампиры не сравнятся по коварству с ее собственным воображением, которое раз за разом выкидывает такие фортели. А потом и рука задвигалась совсем не в такт словам пациентки, и карандаш вывел -

«Знаешь, мне никогда не удавались любовные письма. Хотя откуда тебе знать, если я так ни одного и не отправила? Что, в общем-то, и следовало доказать.

Сказать ли, что я люблю тебя? Но это чересчур банально, а в подобных обстоятельствах еще и лицемерно. Разве что я расскажу тебе про мой сон? Он посещает меня так часто, что в пору назвать его вещим. Только я не верю в вещие сны. Должны же быть хоть какие-то суеверия, в которые я не верю. Передо мною стоишь ты, и на тебе совсем нет одежды. (Собственно, так я понимаю, что это сон, потому что в обычной жизни она на тебе есть всегда.) Я протягиваю руку и глажу твою грудь, чтобы ощутить на кончиках пальцев теплую шелковистую кожу, чтобы почувствовать как — словно мотылек зажатый в ладони — бьется твое сердце. Но мои пальцы тщетно вслушиваются в тишину. В груди у тебя пусто и холодно. Человек, превратившийся в статую. И тогда мне хочется сложиться вдвое и закричать, поэтому что это моя вина, я не смогла защитить тебя от них. Хотя какая из меня защитница, когда я за себя-то постоять не умею? Да и примешь ли ты мое заступничество? Сомневаюсь.

Я уже знаю, что произойдет дальше — зрачки взорвутся красным, а клыки покажутся из-под губ, которые еще секунду назад мне улыбались. Мне хочется бежать от тебя сломя голову. Мне хочется вцепиться тебе в губы и целовать, расцарапывая язык о клыки, пока рты наши не наполнятся кровью. Нашей общей.

Как-то раз я поклялась, что без тебя мне не жить. Я ведь не соврала, правда? Теперь я без тебя и я действительно не живу.»

— Фроляйн Лайд? Вы меня вообще слушаете?

Сиделка аккуратно вымарала каждую строку и как ни в чем не бывало посмотрела на Кармиллу.

— И что это вы там зачеркиваете? — девочка вытянула шею, силясь заглянуть в журнал, но фроляйн Лайд вовремя его захлопнула.

— Так, отсебятина. Мои комментарии, довольно неудачные. Думаю, пора закончить наше интервью и начать лечение. Что скажете, сударыня? Приступим? — она недобро усмехнулась, и больная сникла под ее колючим взглядом.

Фроляйн Лайд уже пришла к выводу, что с Кармиллой нужно обращаться посредством кнута и пряника. В буквальном смысле. Ну первый-то способ никуда не денется. Наверняка в лечебнице найдется парочка крепких кнутов, применяемых в терапевтических целях. Так что фроляйн Лайд решила начать со второго.

— Хочу задать вам задачку. Представьте, будто вы обыкновенная современная барышня.

— Даже представлять такой кошмар не хочу!

— Понимаю, это сложно. Ведь вы, — сиделка открыла журнала на самом начале, — родились в 13 м веке в небольшом испанском городке, где прославились необыкновенной красотой, недюжинным умом, выдающимся милосердием, а так же тем, что вы изготовляли мечи и бились на них гораздо лучше мужчин. Местный лорд полюбил вас и три раза ополз вокруг вашего дома на коленях, но вы так и не снизошли к его мольбам. Вы обороняли город от чумы, цыган, сарацинов, и нашествия саранчи. За это вас избрали первой женщиной-мэром. В конце концов, вами заинтересовалась Инквизиция и, верно, гореть бы вам на костре, если бы в вас не влюбился сам Верховный Инквизитор. Ну а потом в ваше окно стали залетать вампиры с ювелирными глазами. Хорошо. Но напрягите воображение и представьте себя на месте обычной барышни. Что бы вам хотелось съесть на ужин?

Кармилла захлопала глазами.

— Как — хотелось? — спросила она озадаченно. — Разве можно выбирать? Ела бы то, что в тарелку положат.

— Ну а любимая еда у вас была… бы?

— Нет. Еду нельзя любить. Настоящая леди не должна много есть, это против всех моральных принципов.

Настоящая леди. Как же, черта с два. Губы Кармиллы шевелились, но фроляйн Лайд слышала чужой голос, «О какой добавке может быть и речь? Ты и так съела слишком много! И не смотри на бифштекс, дорогуша, это не для тебя. От мяса зарождаются плотские желания, а отсюда недалеко и до сладострастных содроганий!» Что там доктор говорил про нормальный вес? Чушь какая, на девчонку дунешь и с ног свалится.

— А как же сладости? — не унималась сиделка.

— Сладости? Ну… однажды кухарка посыпала немножко сахара на хлеб с маслом, но вышел скандал и хлеб отослали на кухню… Точнее, это произошло бы, будь я обычной барышней. Хорошо, что я вампир.

Сиделка нахмурилась, словно боксер, который собирается ударить противника ниже пояса, да еще и перчатку свинцом утяжелил. Нечестно пользоваться тем, что Кармиллу лечили отдыхом, по методике американского доктора Митчелла, а значит из еды она могла рассчитывать только на жирное молоко. Фроляйн Лайд всегда сочувствовала пациенткам, которых пичкали пресной едой. Сама она в не могла пройти мимо кондитерской, чтобы не прилипнуть к витрине. Ужасно хотелось снова попробовать шоколад, черный и горький, как порок и расплата за него, а еще рахат-лукум, в котором вязнут зубы, и заварные пирожные, и хрупкий крошащийся штрудель… Увы, вся эта гастрономическая роскошь уже не про нее. Пора привыкать к своему положению.

Вздохнув, девушка вытащила из кармана что-то квадратное, завернутое в вощеную бумагу. Медленно, наслаждаясь драматическим эффектом, она развернула бумагу и в комнате запахло корицей, мускатом и медом.

— Что это? — Кармилла воззрилась на подношение.

— Печенье, — проговорила сиделка с улыбкой Сатаны, предлагающего Господу нашему превратить камень в хлеб.

— Я не стану это есть! Я питаюсь одной кровью!

— Может, стоит разнообразить диету?

— Я выброшу его в окно! — пациентка категорически замотала головой.

— Зная, что я потратила на него свое — прошу заметить — более чем скромное жалование? Вы действительно сделаете это?

— Да! Потому что дети ночи — жестокие существа, и нам дела нет до чужих страданий. Мы над ними смеемся.

— Ваша взяла, — согласилась сиделка. — Но не могу же я смотреть, как вы будете выбрасывать ни в чем не повинное печенье! Давайте так — я совершу обход палат, а вы в это время от него избавитесь. Договорились?