Танцующая с дьяволом - Антон Леонтьев

Лариса ему поверила. Люблянский усмехнулся и, вперив в нее взор, произнес:

– Да, я многое помню. Очень многое. Практически каждый момент, каждый вздох, каждый крик…

Лариса окаменела, понимая, что банкир ведет речь о криках истязаемых жертв.

– Ну, я имею в виду все свои эротические приключения, причем, заметьте, с упомянутыми красотками с силиконовыми прелестями. С ними и только с ними – ваши мерзкие инсинуации вы можете оставить при себе. Вздох экстаза, крики страсти…

Он явно издевался над ней – и оборачивал все в свою пользу на тот случай, если, вопреки всем заверениям, их беседа в комнате для свиданий все же прослушивалась и записывалась. Ибо это был обычный треп поверженного мачо о своих сексуальных подвигах.

А отнюдь не исповедь серийного убийцы-педофила о том, как он наслаждался мучениями мальчиков.

– Я бесконечно рада за вас, – произнесла Лариса. И вдруг поняла, что допустила большую ошибку. Своим появлением она помогла Люблянскому вновь пережить все те ужасные воспоминания, которые отпечатались в его извращенном мозгу.

Да, вероятно, он мог рассказать, где покоятся останки Тимки, но ведь тем самым он признал бы свое отношение к его убийству. А в то, что банкир пойдет на это, Лариса не верила ни секунды.

Но ассистировать при сеансе мнемотической мастурбации, которой предавался сейчас сидевший напротив нее Люблянский, она явно не намеревалась.

Лариса поднялась со стула, чем, кажется, напугала банкира. Она приняла решение – и вдруг почувствовала, что на душе стало легко, как никогда за последние девять лет.

Да, Тимыч мертв, убит этой мразью. Она бы могла позаботиться о том, чтобы Люблянский не дожил до суда, а скончался в тюрьме. Но зачем марать руки об эту мерзоту. Ведь сына это все равно не вернет.

Она позаботится о том, чтобы Люблянский больше не нанес вреда ни единому ребенку. И немедленно передаст в Следственный комитет обнаруженные улики. И приложит усилия, чтобы дело не спустили на тормозах и чтобы Люблянский дополнительно к сроку за финансовые махинации получил пожизненное заключение за причастность к серийным убийствам детей.

И пусть она никогда не сможет похоронить сына, пусть его кости гниют и далее где-то в лесополосе, на дне вонючего канала или в подвале заброшенного дома.

Тимка – это часть ее самой. И он вечно будет жить в ее сердце. Пока она сама жива.

– Эй, Лариса, куда же вы? – донесся до нее встревоженный голос банкира. – Ведь самое интересное только начинается!

Подойдя к двери, она, не оборачиваясь, процедила:

– Да, для вас. Вы убили моего сына, как и множество других детей. По крайней мере, четырнадцать. Вместе с вашим гуру Геннадием Диксоном. А после его кончины наверняка еще множество других. Только вы стали умнее, действовали не так явно. Может, убивали за границей. Ваши деньги давали вам возможность не быть пойманным. Но теперь это закончилось. Причем навсегда, Илья Андреевич. Прямо отсюда я заеду домой, возьму те вещи, которые были обнаружены в вашей секретной комнате, что может подтвердить ряд свидетелей, а оттуда отправлюсь в Следственный комитет. Вы заживо сгниете в тюрьме. И это меня очень радует.

Лариса забарабанила в дверь, закричала:

– Откройте! Я хочу немедленно выйти отсюда!

Раздалось лязганье замка. Появился человек в форме. Лариса, все еще не глядя на Люблянского, сказала, что свидание окончено. И заметила встревоженную физиономию адвоката Светлого.

– Уходите по-английски, не прощаясь? – долетел до нее насмешливый голос банкира. – Нехорошо, ой как нехорошо, Лариса!

И почему он не пытается переубедить ее, почему его тон такой… Такой наглый? Как будто… как будто Люблянский уверен, что она не осуществит того, чем ему пригрозила. Конечно, осуществит!

Нет, она не будет оборачиваться. Потому что это бы означало, что она снова попалась на его уловку и в очередной раз начинает играть по его правилам. А время Ильи Люблянского истекло.

– Прощайте! – весело гаркнул банкир в спину уходящей в коридор Ларисе. – Жаль, что вы не остались и не соизволили дослушать самое интересное.

Она на мгновение замерла. А потом двинулась вперед. Все было сказано. И решение было принято.

– Лариса, а сколько бы вы дали, чтобы увидеть сына? Живым. Что, если девять лет назад он вовсе и не умер?..

Лариса вдруг поняла, что вопрос обращен к ней. А она его и не услышала. Точнее, она не слышала ничего из того, что обсуждалось в течение последнего получаса на важном заседании с подключением по особому, закрытому, каналу шефа, пребывавшего в данный момент за границей.

– Так, какой квартальный прогноз по прибыли? – произнес нетерпеливо шеф, смотрящий на нее и всех присутствующих с большого плазменного экрана, укрепленного на белоснежной стене. – Лариса, я жду!

Она заметила, что на нее устремлены взгляды всех присутствовавших на заседании. И, что самое ужасное, только она располагала последними данными.

И шеф ждал.

– Прогноз отличный, Лев Юрьевич, – произнесла она, пытаясь прокрутить в голове все, что ей было известно по поводу четырех сделок, о которых шла речь на заседании. Раньше бы такого с ней не произошло…

Раньше, в другой жизни.

До того как Люблянский задал ей этот ужасный вопрос.

…Вопрос, заставивший ее изменить казавшееся незыблемым только что принятое решение и вернуться в комнату для свиданий – благо у них оставалось еще десять минут.

Десять минут, в течение которых Люблянский излагал свои требования.

– Лариса, не кричите! Мы не на одесском Привозе. И не на рынке в Лужниках. Вы требуете доказательств и гарантий. Увы, это как в настоящем, мужском, бизнесе – от риска краха вашей стратегии у вас стопроцентной страховки нет. Но вам, женщине, этого, возможно, не понять.

Он не скрывал своего торжества. Лариса снова сидела на стуле, сгорбившись и ловя каждое его слово.

Она уверяла себя, что это всего лишь отчаянная попытка трусливого ничтожества спасти свою шкуру – и сделать так, чтобы она не обращалась в Следственный комитет с обнаруженными уликами..

И, конечно, новый раунд того, что она окрестила для себя мнемотической мастурбацией. «Помощник сатаны» получал удовлетворение – вполне возможно, не только моральное, но и в самом деле сексуальное, – вновь и вновь смакуя детали убийства ее сына Тимки и заставляя ее надеяться на чудо.

– Почему я должна вам верить? – спросила она, подняв глаза на Люблянского и выдержав взгляд его выпуклых глаз.

– Потому что вы мать, – усмехнулся он. – Потому что человеку свойственно жить надеждой. И, несмотря на весь свой напускной прагматизм, верить в чудо. В воскрешение распятого сына Бога, рожденного девственницей от Святого Духа. Или в то, что любимый ребенок, считающийся жертвой преступления, на самом деле жив. Пока жив, надеюсь, уж простите за банальность, Лариса!