Конец лета - Розамунда Пилчер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну что? – не выдержал наконец Дэвид.
– Бабушка была права... он очень похож на Синклера... только волосы покороче и рост пониже. А Сильвия... Мне не нравится Сильвия, – бросила мужа, не прожив с ним и года. Вы знаете это?
– Да, знаю.
– Вот почему Синклер всегда оставался в «Элви». Что вы делаете?
Дэвид пошарил в глубине ящика и извлек несколько фотографий в тяжелых рамках.
– Вот они!
– Что это? – Я отложила альбом, который все еще держала в руках.
– Еще одна свадьба, – пояснил Дэвид, перебирая фотографии. – По-моему, они принадлежат вашей бабушке.
Эйлуин мгновенно был забыт.
– О, дайте скорее!
Теперь мы перенеслись в годы Первой мировой войны, эпоху узких юбок и огромных шляп. Я увидела группу людей, сидящих на стульях с высокими спинками. Мужчины в визитках с тесными воротниками и подчеркнуто торжественными лицами. Бабушка на фотографии предстала юной невестой с пышной грудью, прикрытой тонкими кружевами. На лице ее мужа, такого же молодого, была написана такая радость, которую не могли скрыть ни строгий костюм, ни гусарские усы.
– Он кажется таким счастливым, – заметила я.
– Думаю, таким он и был.
– А это кто? Пожилой мужчина с усами и в шотландской юбке?
Дэвид заглянул мне через плечо.
– Кажется, отец жениха. Разве он не великолепен?
– Что это был за человек?
– Забавный тип. Он называл себя Бейли из Кернихолла. Их семья жила здесь с незапамятных времен. Рассказывают, он любил изображать из себя важную персону, не имея за душой ни пенса.
– А это отец моей бабушки? – спросила я, взяв в руки очередную фотографию.
– Сейчас солидный джентльмен? Ну, это другого поля ягода. Он стал биржевым маклером в Эдинбурге, сделал кучу денег и умер богатым человеком. – И прибавил тоном делового человека: – Ваша бабушка в то время была совсем ребенком.
– Вы хотите сказать, что она стала наследницей?
– Да, разумеется.
Я перевела взгляд на фотографии, где были запечатлены торжественные лица моих предков, людей, которым я обязана жизнью, всеми своими талантами и недостатками, смешным лицом и веснушками, а также рыжими волосами.
– Я никогда не слышала о Кернихолле.
– Вы и не могли слышать. Он давным-давно пришел в совершенный упадок и был снесен.
– Значит, моя бабушка никогда не жила там?
– Думаю, что года два они с мистером Бейли провели там, находясь в крайнем стеснении. Но когда ее муж умер, она перебралась в эту часть света, купила «Элви» и здесь воспитала детей.
– Значит... – Я осеклась. Я особенно не задумывалась над этим, считая бабушкиного мужа человеком пусть не очень богатым, но вполне состоятельным. Выходит, я ошибалась. «Элви» и все, что с ним связано, досталось бабушке по наследству, принадлежало исключительно ей. Получается, отец Эйлуина здесь совсем ни при чем.
Дэвид, внимательно следивший за моей реакцией, осторожно переспросил:
– Значит?..
– Ничего не значит... – смущенно ответила я. Все разговоры о деньгах вызывали у меня чувство дискомфорта, эту черту характера я унаследовала от отца. – Интересно, откуда вы все это знаете? – перевела я разговор на другую тему.
– Я веду дела семьи.
– Понятно.
Он закрыл альбом и предложил:
– Давайте вернем их на место...
– Да, конечно. О, Дэвид... я бы не хотела, чтобы бабушка узнала о моих расспросах.
– Я не пророню ни слова.
Мы засунули книги и фотографии обратно в ящик и задвинули его. Я выскочила из-за стойки и поспешно отошла к камину, нервно достала сигарету и прикурила от щепки. Выпрямившись, я заметила, что Дэвид как-то странно смотрит на меня. Его слова были как гром среди ясного неба:
– Вы очень красивая. Шотландия пошла вам на пользу.
– Спасибо, – вежливо поблагодарила я, как делают все благовоспитанные американские девушки, когда в их адрес раздаются комплименты. (Англичанки в этом случае зудят: «О, я выгляжу ужасно!», «Как вы так можете говорить, когда на мне такое страшное платье?» Мне кажется, что подобное лицемерие у любого отобьет охоту говорить приятные слова.)
В следующую минуту, от смущения почувствовав, будто почва уходит у меня из-под ног, я вызвалась приготовить ему напиток, но Дэвид заявил, что в Шотландии напитки не готовят, а разливают.
– Только не мартини, – возразила я. – Мартини не разливают, пока не смешают. Скажете, нет?
– Ваша правда. Хотите мартини?
Я засомневалась:
– А вы сможете его приготовить?
– Мне хотелось бы так думать.
– Мой отец уверяет, что в Великобритании только два человека способны сделать настоящий мартини, и он один из них.
– Ну, тогда я второй. – Дэвид отошел к стойке и загремел бутылками, ведерком со льдом и щипчиками для лимона. – Чем вы занимались сегодня? – донеслось до меня.
Я рассказала ему все как было, упустив разве что свои размышления в кровати, и в свою очередь предложила:
– Попробуйте угадать, что мы наметили на завтра?
– Нет, не угадаю. Скажите.
– Мы с Синклером пойдем пешком до Лайриг-Гру!
– Это что, правда? – изумился он.
– Да, конечно. Гибсон довезет нас до Бремера, а вечером встретит у Ротемурчуса.
– А если испортится погода?
– Гибсон уверяет, что погода будет отличная. Он говорит, что ветер разгонит тучи и будет очень жарко. – Я залюбовалась загорелыми руками Дэвида, мелькавшими, как у профессионального фокусника, аккуратно подстриженными волосами и широкими плечами под синим бархатным сюртуком. – Вы могли бы составить нам компанию!
Дэвид пересек комнату, сжимая в ладонях широкие бокалы, в которых плескался темно-золотистый напиток со льдом.
– Я больше всего на свете хотел бы отправиться с вами, но завтра буду занят весь день.
Я со вздохом взяла у него бокал.
– Может, как-нибудь в другой раз?
– Да, возможно.
Мы улыбнулись друг другу, подняли бокалы и выпили. Мартини оказался восхитительным, холодным и вместе с тем обжигающим как огонь.
– М-м-м, я непременно напишу отцу, что встретила второго эксперта по мартини, – посулила я. Затем, внезапно вспомнив, как недавно продрогла, добавила: – Дэвид, мне нужна кое-какая одежда...
Он невозмутимо воспринял то, что я резко перескочила на другую тему, и деловито осведомился:
– Что за одежда?
– Настоящая шотландская теплая одежда. У меня остались деньги, которые дал отец, но они в долларах. Вы не могли бы их обменять?