Микрокосмос, или Теорема Сога - Асука Фудзимори

– А вы уверены, что они…

– Еще бы! Положение, в котором их застали, не оставляло никаких сомнений. Они даже шторы не потрудились задернуть. Совершенно все было видно, он был весь-весь внутри…

– И это… не первый раз?

– Бог знает в который! Где они только этого не делали! В комнатах, на веранде, в саду, даже на бильярдном столе. Слуги, похоже, знали, но никто из этих трусов не пришел к нам и не сказал. А как они это делали, что вытворяли при этом, страшно сказать… Щенки паршивые! – Она вытерла платком глаза, промокнула взмокший лоб. Чуть успокоившись, заговорила снова: – Что ж, сделаем вид, что ничего не случилось. Пройдет несколько лет, выдадим ее за какого-нибудь наивного беднягу. Вашему сыну, разумеется, в нашем доме делать более нечего. Сколько вы хотите за молчание?

Мамаша Сога ответила совершенно спокойно:

– Мы, разумеется, не столь богаты, как вы, но ни в чем не нуждаемся.

– Что ж, – вздохнула госпожа Ивасаки. – Так даже лучше. Премировать разрушителя счастья дочери…

Расстались женщины, погруженные каждая в свою печаль.

Возвратившись домой, мамаша Сога многое высказала своему сыну. Тухлая селедка, идиот, помесь редьки и горчицы и многое, многое другое было помянуто в этом монологе. Она упрекнула его в потере ценного покровительства богатых друзей. А бедный отец, не погибни он под Порт-Артуром, обязательно помер бы от огорчения, причиненного гнусным поведением недостойного сына.

Мамаша Ивасаки проявила в отношении своей дочери ничуть не больше милосердия. И как только она могла?! И с чего это ей вздумалось?! И что она только в нем нашла, в этом Сога?! Ни харизмы, ни утонченности, ни индивидуальности… Ласковый только мальчишка, так что ж? Собаки вон гоже ласковые. Дочь чуть не ляпнула, что он больше не мальчишка, но вовремя сдержалась и только безжизненно кивала. Не говорить же ей, что она ничего не понимает, что есть в нем и утонченность, и индивидуальность, и много чего другого…

Боясь огласки, Ивасаки оставили семью Сога в покое. Неприятное происшествие предали забвению. До поры до времени.

________

Императорский университет расположен в нескольких сотнях шагов от резиденции Ивасаки. Университет должен притягивать таланты, и Хитоси Сога оказался в числе его студентов. Повзрослев, он не растерял своих экстраординарных способностей, но внешне изменился, возмужал, приобрел сходство с отцом. Детская неуклюжесть, привычка часто моргать, манера внезапно замирать, как бы отключаясь от реальности, у него сохранились.

Декан факультета возлагал на Хитоси большие надежды, вплоть до Нобелевской премии. Он ревниво следил за успехами своего протеже и, когда тот вдруг оказался в больнице, регулярно навещал его, забыв о своем артрите. Если кто-то вдруг обращал внимание на отсутствие у его любимца шарма, харизмы, декан резонно замечал, что наука есть в первую очередь труд, а не театральное представление. Велико было доверие наставника, и тем горше оказалось разочарование, когда Хитоси, вернувшись из больницы, вдруг заявил, что оставляет физику.

– Как так? Что вы, Сога, об этом не может быть и речи! Вы наиболее одаренный студент курса, да что я говорю – поколения! Работы по Эйнштейну и Планку просто замечательны! Подождите, мы их опубликуем, увидите реакцию. Не только в Японии, а во всем мире.

– Нет, я уже принял решение. С физикой покончено.

– Да с чего вдруг?

– Изучать следует ту отрасль, в которой что-то узнаешь. Физика мне уже ничего не может предложить.

– Да как у вас язык повернулся такое утверждать? Физика неисчерпаема, полна тайн, нерешенных проблем множество, хватит на века…

– Нет-нет, вы заблуждаетесь. Я понял, что пора приступать к главному делу моей жизни.

– Да, вы правы, я ничего не понимаю. Что за главное дело, Сога?

Старик декан видел, что наставить строптивого студента на путь истинный весьма сложно. После больницы в нем что-то сдвинулось, он изменился. Особенно взгляд. Тяжелый взгляд… ужасно! Угасли глаза, блестевшие ранее готовностью ухватиться за любую интересную проблему, сощуриться на любое замысловатое уравнение. Теперь, когда на лице Хитоси появлялась редкая улыбка, казалось, что он старается подавить тошноту.

– Вы хотите оставить университет?

– Нет, я уже был на кафедре философии. Займусь логикой.

– Логикой?

– Совершенно верно.

– Что ж, вам там будет интересно. Логика сегодня – чистая математика. Особых проблем у вас не возникнет. Но…

Хитоси вздохнул и приготовился к дальнейшим излияниям старика декана.

– …но какой резкий поворот! Вы, насколько я помню, презирали отвлеченные умствования, всякие, как вы сами изволили выражаться, «воспарения и словоблудие». Вы считали, что теория не должна отрываться от практического воплощения. Логика! Это ведь абстрактная, стерильная наука. Вы ли это? Я вас не узнаю.

Изменился Хитоси Сога, менялся и окружающий мир. В конце сентября шестого года эры Тайсё главные газеты страны аршинными заголовками трубили о подвигах экспедиционного корпуса в Сибири, сдерживающего распространение большевистской заразы, о буйствах и разрушениях, учиненных бунтующими крестьянами, о войне в Европе, которая, очевидно, подходила к концу. На вторых полосах сообщалось об иных разрушениях, природного характера: на юге острова Кюсю бушевал тайфун. Читатели узнали также о двух новых ветках железной дороги на Хоккайдо, о мирной кончине крупного чиновника, об обнаружении в одном из борделей Ёсивары сумки, набитой банковскими билетами, о медведе, убитом под Аомори, о таинственном исчезновении школьницы в столице, о дорожно-транспортном происшествии на одной из улиц Гиндзы, о поимке вора-карманника возле святилища Томиока…

Какой-то журналист уделил внимание и диссертации Хитоси, ломая голову над ее содержанием – точнее, задуривая головы читателям. Неумеренное восхваление сопровождалось не слишком похожим снимком посредственного качества. Статья, впрочем, в большей степени посвящалась образцовой биографии автора диссертации, нежели сути его научной деятельности. Отец – герой, павший за родину, мать – усердная скромная труженица; молодой ученый с раннего детства поражал окружающих выдающимися способностями и примерным поведением, прилежно учился, трудился как пчелка, и вот заслуженная награда – скоро женится на дочери одного из наиболее уважаемых семейств страны. Его ожидает блестящая карьера в стенах Императорского университета.

Что касается сути диссертации, то из ее содержания были вырваны два-три положения и замешаны в этакую этико-националистическую сладенькую бражку. В статье превозносились особенности японского языка и уникальность его логики, отмечалась неполноценность западной науки, порождающей парадокс за парадоксом и ничего не предлагающей для разрешения истинных проблем. Пора наконец создать истинно японскую логику, базирующуюся на лингвистическом и математическом фундаменте и отражающую вечные, непреходящие ценности японского духа в этом непрестанно меняющемся мире.