О хождении во льдах - Вернер Херцог
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пятница, 13.12
Шел всю ночь напролет. Окраины Парижа. Это был день, когда мой дед отказался вставать с кресла, вынесенного на улицу, перед дверью. На заднем плане крестьянский двор, между проржавевшими железными стойками была натянута проволока, на ней – бельевые прищепки. Утки возились в небольшой глинистой яме, в которую набежала вода. На некотором отдалении – сарай и домик, какие строят для вышедших на пенсию работников железной дороги. По этой ветке поезд ходил всего лишь раз в день. Мой дед сидел в кожаном кресле, закутанный по грудь в одеяло. Он отказался вставать с кресла безо всяких объяснений. Поскольку погода была хорошая, его оставили сидеть, потом же ему построили нечто вроде временной будки, стены которой были устроены так, что их можно было легко и просто снова разобрать, если на дворе становилось тепло. Крыша покрыта рубероидом. За спиной у деда, в первом здании за крестьянским двором, находится ресторан. В меню указано много всего разного, но официантка говорит всегда: этого у нас больше нет, а вот это только что кончилось, а свинины нет тем более, потому что мясник ничего толком не поставляет. Есть только рыба, разных видов, и так каждый день, с тех пор как существует это заведение. Между столами тут, между прочим, расставлены аквариумы, в которых плавают карпы, форель и некоторые совсем уж экзотические рыбы, среди них – электрический угорь, который может выпускать мощные разряды тока. Но этих рыб никогда не вынимают из воды и не пускают в пищу; откуда рыба попадает на кухню, остается загадкой. «Если мне хочется есть, то хочется очень», – было написано на всех аквариумах, и стоило забросить туда крошки, как рыбы жадно набрасывались всей стаей. Дед как-то раз дал понять, что у него такое чувство, будто у него переломаны все позвонки, и только когда он сидит, откинувшись в кресле, они еще как-то держатся вместе. Если же он встанет, позвоночник, дескать, рассыпется как груда камней. Особенно это заметно, по его мнению, по ключицам: для наглядности он попытался сделать нечто вроде круговых движений плечами, и то, что с одним плечом это никак не получилось, служило, с его точки зрения, доказательством того, что его ключицы не имеют никакой прочной опоры в позвоночнике, особенно левая. Одиннадцать лет дед просидел в кресле, потом он встал, пошел в ресторан, находившийся за его будкой, заказал себе еду, поел рыбы, а когда он хотел расплатиться, оказалось, что бумажные деньги, которые у него были с собой в кармане, уже вышли из оборота, их отменили много лет тому назад. Дед отправился в гости к своей старой сестре, улегся там в кровать и снова отказался вставать с нее; бабушка перестала что бы то ни было понимать, зато все очень хорошо поняла сестра; бабушка приходила каждый день и все пыталась уговорить деда подняться, но он не желал ее слушать. Месяцев через девять бабушка стала ходить не каждый день, а раз в неделю, и так продолжалось сорок два года. В их золотую свадьбу она пришла даже два раза подряд за неделю, потому что день свадьбы был как раз накануне ее обычного визита. Дорога была длинной, и она всегда приезжала на трамвае. Но по прошествии многих лет трамвайную линию ликвидировали, рельсы разобрали и пустили автобусы. Всякий раз, когда бабушка приходила, она приносила с собой дедушкины резиновые сапоги, показывала ему и пыталась уговорить его встать и надеть их. Прошло сорок два года, когда произошла небольшая неприятность. Толпа пассажиров выпихнула бабушку из автобуса, и пакет с сапогами вывалился у нее из рук, она же не успела его подхватить, как уже подкатил следующий автобус и проехался прямо по сапогам. Что делать? Прежде чем идти к дедушке, бабушка купила новые сапоги. Увидев обновку, дедушка заинтересовался и пожелал проверить, будут ему жать эти сапоги или нет. Он натянул их, встал и пошел с бабушкой. Два с половиной года спустя он умер после удачной игры в кегли, когда он выиграл все партии. Он умер от радости, поскольку его больное сердце просто не выдержало, слишком велика была радость.
Взгляд в сторону большого леса среди бури. Весь день шел дождь, всю ночь, холодный и сырой, вперемешку со снегом. Обломки трейлера, попавшиеся на глаза перчатки, ночной марш-бросок, авария, встреча с русскими, которые приняли меня. Холм в городе образовался из мусора, накопившегося тут в эпоху Людовика XIV, в те времена тут было чистое поле, отходов было так много, что они образовали плотную массу, и теперь посреди города возвышается обыкновенная гора с мощеными улицами и высокими домами.
Я пытался найти стрелу Клода, которую он всадил высоко в ствол дерева и которая все время неизменно торчала из ствола, но она истлела за эти годы, сказал он, и недавно свалилась; он нашел ее на земле, в стволе остался только наконечник. Птицы использовали эту стрелу как ветку и садились на нее, часто он видел, говорит Клод, что там сидело по пять-шесть дроздов одновременно. Лимон, маленький и высохший, который он сорвал в Ин-Галле во время путешествия по Сахаре, с первого дерева, сохранился у него до сих пор. Порох и патроны, сказал Клод, он делает сам, даже ружье он смастерил своими руками.
К утру я добрался до окраин Парижа, но до Елисейских полей нужно было идти еще полдня, я дошел дотуда, притом что мои ноги так устали, что я двигался уже бессознательно. Один человек решил пройти через лес и сгинул там. Один человек гулял в одиночестве со своей большой собакой по широкому