Ленин в поезде - Кэтрин Мерридейл

Гребинг полагал при этом, однако, что немецкие поставщики так и не получили денег за свои товары (“за эти проданные товары они [Парвус и Фюрстенберг] Германии ничего не платили”)56. Последнее звено цепочки, возможно, вело в Цюрих, так как Фюрстенберг-Ганецкий был не только другом и компаньоном Парвуса, но и одним из самых доверенных помощников Ленина57.

Господа, возглавлявшие Министерство иностранных дел, очевидно, вплоть до 1917 года не понимали, кто такой Ленин. Разжигание революции было по меньшей мере опасной игрой, однако если Россия и впрямь шла прямиком к революции, то именно Парвус, по единодушному мнению специалистов, был идеальной кандидатурой для управления этим процессом. А пока он готовил обещанную волну забастовок, те же эксперты занимались и другими клиентами из своего списка. Так, на начало 1916 года ирландские республиканцы планировали восстание, которое могло бы значительно подорвать мощь Британии, причем за сравнительно небольшие деньги.

Этот проект, как и романтические обещания Парвуса, не принес ничего, кроме разочарования. В июне Берлин сократил финансирование тайных операций, и инициатива опять перешла к военным с их новыми идеями – неограниченной подводной войной и применением горчичного газа на фронтах. К сентябрю 1916 года идея об использовании социалистических инсургентов в качестве боевого оружия была практически заброшена, и даже наиболее изощренные стратеги делали попытки договориться с царем о мире58. Несмотря на всё это, наблюдательный чиновник мог бы заметить, что в секретных документах нередко всплывало имя Ленина – и Парвус был не единственным агентом, который его упоминал.

Еще в 1914 году, всего через несколько дней после объявления войны, эстонец по имени Александр Кескюла появился в немецком посольстве в Берне59. Как и Парвус, он ненавидел Российскую империю, а будучи националистом, мечтал поднять престиж своей страны в глазах Европы и достичь этого путем присоединения к Эстонии псковских земель и, возможно, самого Петрограда60. Кескюла имел репутацию радикального социалиста, так как в 1905 году он на короткое время примкнул к большевикам. Скоро он установил прочные контакты в нелегальной среде и в сентябре 1914 года впервые встретился с Лениным61.

Александр Шляпников, один из наиболее прагматичных людей из окружения Ленина, относился к Кескюле [Шляпников называет его Кескула] с недоверием. Тот, вспоминал позднее Шляпников,

предлагал через посредство различных лиц деньги, оружие и все нужное для революционной работы в России. Все это предлагалось такими путями и через таких лиц, что источник мог казаться надежным. Однако, будучи всегда настороже, я смог установить, что за этими деятелями стоит стратегический маневр милитаризма62.

Впрочем, Кескюла, хоть и считался марксистом, находился на периферии русской эмигрантской колонии. Как у всякого аутсайдера, разделение эмигрантов на мелкие фракции и группировки вызывало у него недоумение. Он представлял себе дело таким образом: члены одного влиятельного блока (Кескюла называл их “социал-патриотами”) исключали всякие враждебные действия по отношению к русскому правительству до тех пор, пока идет война, – и вообще подозревали, что Россия не так уж и готова к социализму. Это позволяло им забыть о каких-либо действиях и проводить время в бесплодных теоретических дискуссиях. Другие русские социалисты, казалось, считали, что кайзер ничем не лучше царя, и это соображение тоже давало им возможность пребывать в сладкой дреме, пропитанной папиросным дымом. И лишь одна группа, сообщал Кескюла Ромбергу в сентябре 1915 года, хочет, может и готова свергнуть русское самодержавие.

По мнению Кескюлы, – передавал Ромберг в Берлин, – важно срочно поддержать движение Ленина в России. Он [Кескюла] готов лично сделать доклад об этом в Берлине. Согласно мнению его информантов, момент для свержения правительства был благоприятным, но действовать нужно без промедления, чтобы не дать социал-патриотам перехватить инициативу63.

Кескюла утверждал, что уже обсуждал с Лениным условия, на которых в случае победы революции новое правительство России заключит мир с Германией. Ромберг скептически оценивал всю эту информацию: оценки Кескюлы ему представлялись раздутыми, а революционный потенциал большевиков – преувеличенным. Однако, прочитав пассаж об условиях сепаратного мира, он понял, что этот момент сам по себе можно использовать как инструмент пропаганды.

Если этот документ умело предать гласности, – писал Ромберг, – то, учитывая чудовищное невежество французов в иностранных, и в частности русских, делах, наибольшего успеха можно было достичь именно во Франции. Я бы предложил с помощью наших тайных агентов распространить эти сведения среди членов оппозиции, чтобы создать видимость того, что у нас созревает соглашение с влиятельными русскими кругами.

О возможной реакции британцев Ромберг ничего не писал, но нет сомнений, что, если бы записка Кескюлы стала известна в Лондоне, она бы вызвала там большое беспокойство. Возникала тревожная вероятность того, что в случае победы революции Ленин согласится отправить русские войска в Азию, чтобы помочь немцам уничтожить британскую Индию64.

Четыре месяца спустя, когда революция все еще оставалась весьма отдаленной перспективой, Кескюла находился в Швеции. В январе 1916 года он сообщал представителю Главного командования германской армии о своем новом контакте, который, по словам Кескюлы, даст ему возможность работать по всей Скандинавии и по всей России.

На днях этот тайный агент отправится недели на четыре в Россию, с тем чтобы обсудить с тамошними революционными центрами финансовую помощь из Западной Европы.

Кескюла предлагал финансировать сразу несколько проектов, среди них подпольную типографию:

Сегодня или в ближайшие дни из России Ленину будут отправлены крайне любопытные революционные документы. Я просмотрел их вчера, но не имел возможности снять копии. Не смогли бы вы сделать копии и прислать их мне? Прошу также обращаться с этими бумагами со всей возможной осторожностью, поскольку я не хотел бы хоть каким-то образом омрачить Ленину его русское Рождество65.

Как и Парвус, Кескюла получал за информацию и пропагандистскую работу щедрое вознаграждение: в общей сложности более двухсот тысяч рейхсмарок66. Как и Парвус (и как почти все остальные), он в какой-то момент поссорился с Лениным (вероятно, на почве своего любимого национального вопроса), и с осени 1916 года всякие контакты между ними прекратились.

Если верить Шляпникову, Кескюле никогда не доверяли и поэтому он почти с момента своего появления был исключен из узкого круга большевиков. Сам же Кескюла уже на склоне лет сделал экстравагантное заявление, которое, может, и не соответствует действительности, но зато многое говорит о революционном подполье тех лет – с его борьбой амбиций, безумными планами, пачками наличных в конвертах и тайными кличками, которые можно произносить только шепотом.

Ленин был моим протеже, – сказал Кескюла историку Майклу Футреллу. – Это я вывел Ленина в люди67.