Северная Граница - Феликс В. Крес

Убедившись, что все идет как надо, сотник уже собирался отойти от окна, когда вдруг заметил Терезу, чуть ли не бегом направляющуюся к комендатуре. Вскоре она уже стояла перед ним. Злость ее прошла, и девушка снова выглядела не слишком красивой.

— Я отдала приказы, беру половину конницы и выхожу в поле. Естественно, только на разведку, — подчеркнула она.

— Я бы предпочел, чтобы ты осталась. Кстати, чем ты собралась командовать? Патрулем?

— Патрулем, — кивнула она. — Тем, который пойдет дальше всех и в Эрву уже не вернется. Сразу проследует в Алькаву.

Он понял, что она имеет в виду.

— Мне всегда казалось, что ты не любишь Равата? — сказал он и тут же пожалел о своих словах.

Какое-то время она молчала, спокойно глядя ему в глаза.

— Стыдно, комендант, — негромко ответила она. — Даже если это и так, что с того? Там ведь не только сотник Рават, с ним еще тридцать солдат. Да будь он там один! Ведь это армектанский легионер. А я — армектанская легионерка.

— Прости, Тереза, — сказал комендант. — Не сумел сдержать язык. Ты права. Хорошо, найди его.

— Есть, господин, — бесстрастно произнесла она, поворачиваясь, чтобы уйти.

— Подожди.

Несколько мгновений он напряженно размышлял.

— Когда вернутся с разведки твои люди, в поле пойдет вторая половина. Тот гонец из Алькавы пока остается здесь, он слишком устал. Возьми второго, нашего. Если нужно будет… если действительно будет нужно, слышишь? В общем, пришлешь его ко мне. Барки из Алькавы будут здесь самое раннее послезавтра утром. До этого времени, если твой гонец обернется, я могу, собрав все патрули, отправить людей к тебе, в назначенное место. Поняла, Тереза? Но рассчитывай свои силы.

— Спасибо, господин. Хорошо, я… спасибо.

— Прежде всего — разведка. Это может оказаться важнее всего остального.

— Есть, господин.

— Все. Чтоб я тебя больше не видел.

— Есть, господин!

По мере того как легионеры приближались к мосту через ручей, накатывающаяся со стороны степи могучая волна алерских всадников становилась все гуще. Из леса тоже появились первые из преследовавших их воинов.

Пехота перебежала через мостик. Рават упорно держался в конце отряда, оседлав вьючную лошадь. Прямо перед ним сражались со своими конями двое раненых солдат. Животные боялись ступить на непрочный деревянный мост, только что громко стучавший под сапогами бежавших пехотинцев. Сотник уже понимал, что отряд не успеет, будет окружен и вырезан под корень у самой деревни.

И тут он внезапно увидел, что топорники возвращаются. Лучники, таща и поддерживая раненых, двигались дальше.

— Вперед! — рявкнул подбежавший десятник топорников. — Шевелитесь же!

Тяжелораненый щитоносец, едва держащийся в непривычном для него седле, получил помощь со стороны товарища: конный лучник с обмотанной окровавленными тряпками головой каким-то образом сумел успокоить своего коня, схватил под уздцы лошадь, на которой сидел пехотинец, и они вместе помчались к деревне. Рават хотел было пустить за ними свою вьючную лошадь, чтобы самому остаться с тяжеловооруженными пехотинцами. Но Биренета, бежавшая сразу за Дорвалем, решила иначе.

— Пошла! — крикнула она, вбегая на мостик. — Ну, пошла же, кляча, мать твою!..

Ругаясь, она ударила животное обухом топора по заду. Конь заржал, дернулся и галопом понес Равата в сторону деревни. А буквально через миг на мост ворвались серебряные всадники, ударив в железную стену щитоносцев. Сотник, пытаясь справиться с конем, не видел, что произошло дальше, услышал лишь могучий лязг и грохот, смешанный с неистовыми воплями. Лишь у самой деревни он сумел наконец остановиться; на мосту к тому времени шла яростная резня. Офицер понял, что его участие в этой схватке лишено смысла. Он спрыгнул с коня и погнал его прямо в руки подбегающему Астату. Хотя бы эти дошли! Не раздумывая больше на эту тему, сотник побежал к лучникам, находящимся на полпути между речкой и деревней. Однако помощь не требовалась; легковооруженные пехотинцы тащили только двоих раненых. Одноглазый громбелардец исчез. Тела нигде не было видно, и сотник понял, что солдат, несмотря на раны, пошел вместе со своими товарищами. На мост…

Он помог провести коней и раненых через неуклюжее заграждение, состоящее из опрокинутой повозки, каких-то лестниц, лавок и неизвестно, чего еще. Множество таких заграждений было возведено между домами. Удостоверившись, что все нашли убежище в пределах этого «укрепления», Рават снова перевел взгляд туда, где все еще сражались тяжеловооруженные пехотинцы. Топорники рубили наездников и их животных, крики боли смешивались с боевыми воплями алерцев. Узкий мостик в мгновение ока оказался завален грудой трупов и раненых. Рават видел, как треснули хлипкие перила под тяжестью свалившегося на них животного с всадником на спине. Во все стороны полетели брызги, вспенилась вода, в которой билось раненое животное. Алерцы, видимо, поняли, что мост им не одолеть, и теперь переправлялись через поток.

Битва прервалась, топорникам отрезали путь к отступлению, после чего засыпали со всех сторон дротиками и стрелами. Когда очутившиеся в безопасности лучники Равата, передав раненых в руки крестьян, прильнули к заграждению рядом со своим командиром, вода как раз поглощала смертельно раненного, добиваемого множеством копий десятника тяжелой пехоты… На мосту оставались лишь громбелардец и Биренета, стоящие среди десятков сваленных в груду трупов животных, алерцев и людей. Все больше воинов соскакивали с животных, еще мгновение — и дикая толпа ворвалась на мостик, с двух сторон сразу. Лязг и вопли зазвучали с новой силой.

В течение долгих, очень долгих минут, пока двое щитоносцев сдерживали атаку громадной стаи, легионеры в деревне хотели верить… да нет, они вправду верили, что эти двое никогда не сдадутся, будут стоять так вечно и рубить врагов, пока не останется никого, кто мог бы им угрожать. Сокрушительные удары Биренеты чуть ли не подбрасывали алерцев в воздух, скидывая их в воду через разбитые перила. Видны были отблески на доспехах прикрывающего ее со спины товарища. Громбелардец, полуслепой, с большой опухолью, закрывающей здоровый глаз, мог видеть, самое большее, размытые тени… Обеими руками держа топор, он валил эти тени до тех пор, пока какое-то оказавшееся более крепким, чем остальные, копье не выдержало удара о кирасу и не пробило ее.

А через миг в руке Биренеты сломалась рукоять топора. Девушка попыталась вытащить меч, но за спиной ее уже не было светловолосого силача из далеких гор Громбеларда… Ее окружили со всех сторон. Возвышаясь над толпой алерцев, зажатая в смертельные клещи, она била кулаками по отвратительным мордам, разбивала головы, пока ее не опрокинули, пока не навалились всей массой, но и тогда еще слышен был жуткий, хриплый рев воина, которого она утащила за собой и сдавила в железных объятиях, прижав к закованной в панцирь груди.

Солдаты в деревне с болью и яростью наблюдали за последней битвой товарищей, хотели бежать им на помощь, стыдясь того, что находятся здесь, в безопасности, среди домов и баррикад. Они столь рвались вступить в бой с серебряными воинами, что Рават удерживал их чуть ли не силой. Юная Эльвина, которой могучие мужчины в блестящих кирасах казались почти сверхлюдьми, плакала. Впрочем, слезы на глазах были у всех. Тяжеловооруженные пехотинцы купили им жизни, отдав взамен свои. Гибель громбелардца встретили молчанием, гибель девушки — слезами. Они плакали, не стыдясь своих чувств перед окружившими их крестьянами.