Темная сторона российской провинции - Мария Артемьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По слухам, в его ветшающих стенах до сих пор обитает колдовской двойник госпожи, ее смертная тень.
г. Астрахань
Весь день я зубрил, готовясь к зачету, так что к вечеру в гудящей голове рецептуры и всякие холиномиметики и холиноблокаторы спутались в какой-то липкий комок неразличимых и бессмысленных звуков. Я уже решил плюнуть на все и завалиться спать, чтобы хотя бы выспаться…
Но на полпути к дивану меня остановил телефонный звонок.
Я снял трубку и услышал взволнованный, задыхающийся голос Володьки Краснова.
— Ром, можно я сейчас забегу к тебе?
— А что случилось? Я уже ложиться думал…
Володька прервал мои возражения:
— Слушай, я все равно уже здесь. Звоню из автомата на углу. Так я зайду?
На самом деле он скорее утверждал, чем спрашивал.
— Ну хорошо. Раз так… Поднимайся. Четвертый этаж, квартира…
— Я помню! — снова перебил он меня и повесил трубку. Голос у него звенел. Если б я хуже знал Володьку, решил бы, пожалуй, что он… напуган.
Но мы проучились с этим человеком вместе четыре года в Медицинской академии, и ни разу за все это время я не заметил в нем не то что страха, но даже тени сомнения или неуверенности в себе.
В 1997 году Володька приехал учиться в город из области, из Черноярского района. Комната в общежитии, вечно шумная и проходная, его не устроила. Поэтому он подрабатывал вечерами грузчиком в магазине, помогал людям при переездах, чтобы иметь возможность оплачивать собственное отдельное жилье. Время от времени родители присылали ему деньги, но он стеснялся висеть на шее у стариков и всячески избегал этого.
Ему удалось отыскать дешевую квартирку в доме на улице Бабушкина. Бывший богатый особняк сразу после революции переделали под коммуналки.
Вот в одной из таких коммуналок мой приятель и снял себе жилье.
Вся квартирка представляла собой кухню, совмещенную с прихожей, и пенального типа комнатушку с унылым индустриальным пейзажем за окном.
Тем не менее Володька был счастлив: в общаге шум стоит иной раз такой, что собственных мыслей не услышишь. А здесь — убого и тесно, зато полное уединение.
Володька нравился мне своим трезвым мышлением и по-крестьянски здоровыми привычками. Он говорил, что всякие страсти — это зависимость, а он не желает ни у кого и тем более ни у чего быть в подчинении.
Я уважал его принципиальность и, поскольку из нас двоих он был старше, часто советовался с ним и привык считаться с его мнением. Мы подружились.
Он никогда не суетился и не волновался попусту.
Поэтому меня так удивил этот звонок.
Когда Володька явился, я впустил его в квартиру и тут же почувствовал, что с ним творится что-то неладное: на бледном лице лихорадочно горели красные сухие глаза с кровавыми прожилками в белках, а руки заметно подрагивали. Он был весь на взводе, как последний торчок. Или как зверь, которого преследует хищник.
— Послушай, — сказал он мне. И замолчал, нервно дрогнув подбородком.
— Слушаю, говори! — Я пытался подбодрить его.
Привел на кухню, усадил, поставил на огонь чайник и приготовился слушать.
— Мы с тобой уже давно знакомы, — сказал он и затрещал пальцами. — Худо-бедно, но все-таки четыре…
— Говори, что случилось! — Я уже и сам разволновался и начал торопить его. Но он не спешил.
— Ты знаешь: я не пью, наркотой не балуюсь. Вообще, в целом… человек тверезый.
— Знаю. Знаю, конечно. Так что ты натворил, тверезый человек?
Усмехнувшись, я отвел глаза — чтобы не видеть, как он дрожит. Чайник выбросил победную струю пара на плите, и я приподнялся, чтобы снять его и достать чашки, как вдруг Володька побледнел еще сильнее — буквально как простыня — ни с того ни с сего. Он схватил меня за руку и удержал на месте.
— Я ничего не натворил. Но… в моей квартире что-то… не так, — сказал он с натугой. Будто язык у него распух и, утратив гибкость, лежит мертвым валиком, не помещаясь во рту. — Не думай, что я сошел с ума. Пока нет, во всяком случае. Но потом… если это будет повторяться… Не исключен, наверное, и такой вариант.
Он нахмурился и озабоченно потер лоб.
Лицо у него в этот момент сделалось уже серым с прозеленью, а лоб покрылся испариной. Судя по его пришибленному виду — он что-то вспоминал сейчас. Что-то ужасное стояло у него перед глазами, не давая возможности отвлечься. Передохнуть.
— Скажи, видеть призраков — это как бы… Ну… К смерти считается? — пробормотал Володя, криво ухмыляясь.
Мне стало не по себе от его стеклянного взгляда.
— Не мели чепухи. Рассказывай! Что за манера?! — не выдержал я.
— Расскажу. Для того и пришел. Только договоримся сразу: я говорю правду. Все видел своими глазами. Не знаю, как это объяснить, но это было.
Он взъерошил пятерней волосы надо лбом. Пока он молчал, я налил ему чаю. Он посмотрел сквозь протянутую чашку как через стекло и сказал:
— Имей в виду — это не какие-то выдумки. Это факт.
Все было… сегодня. Я сидел у себя, учил эту чертову фармакологию. Вдруг — какой-то шорох. Я даже не понял где — рядом или на улице что-то? Глянул в окно — а уже стемнело. Надо же, думаю, ночь на дворе! Ложиться пора, а я еще и не поужинал. Вспомнил — и жрать захотелось, сил нет.
Встал, пошел в кухню. Достал из холодильника что у меня там было — макароны вчерашние… Думаю, разогрею сейчас, сыром посыплю сверху и наверну. Не успел до плиты дойти — накатило на меня что-то. Какой-то резкий холод, в глазах потемнело, я чуть кастрюлю с макаронами на пол не вывалил. Еле успел за стол схватиться, чтобы не упасть. Как будто пол из-под ног поплыл.
А ко всему еще и свет погас. И не так, как, бывает, лампочка перегорела или пробки выбило невзначай, — а так тихо-тихохонько… гаснет. Уходит. Как последний лучик за горизонт.
И холодно прям до чертиков — аж зубы у меня застучали. Стою, дрожу, а на стене напротив — там штукатурка какая-то древняя, лохматых годов, и вот она начинает вдруг темнеть, как будто ее намочили с другой стороны. Проступает отчетливое пятно и принимает очертания человеческой фигуры в полный рост. Такой вроде бы пустой внутри — контур один.
Лампочка под потолком окончательно погасла. Я стою во мраке и вижу: от стены летит белесый силуэт человека — тот самый, который я видел на штукатурке. Словно бы из тумана соткан, и каждая его деталь различима, вплоть до мизинцев на руках — четко и ясно. И летит эта фигура прямо на меня. Я, конечно, — бежать. Но только в моей конуре бегать особенно некуда, ты знаешь.
Я думал, у меня волосы поседеют, как у Хомы Брута, — вжался в дверной косяк возле комнаты… А призрак — мимо меня и утек в стену с другой стороны. Я набрался смелости — подошел и потрогал это место. Оно было такое горячее, что я ладонь обжег! Вот, смотри.