Игра не для всех. 1941 - Даниил Калинин

– Вижу, Роман, вижу… Слушай, пулеметчику край нужно встать на спуске в дот. Из амбразур обстрел ограничен, а нам страшнее всего, если сумеют вплотную подобраться. Там на спуске позиция не такая плохая, и угол обстрела хороший… Справишься с пулеметом? Мой «максим» миной разбило, да меня ранило. Иначе сам бы встал… Или кого поопытнее дать? Тут вроде есть один боец из местных, «дегтярев» хорошо знает.

Раньше я по жизни старался избегать лишней ответственности, хотя моментов, когда мне были готовы поручить что-то важное, было раз-два и обчелся. И по привычке я уже приготовился сказать: «Пусть лучше опытный», но что-то во мне изменилось:

– Я пойду, товарищ старший лейтенант! А этого специалиста мне вторым номером. Можно?

Михайлов слабо улыбнулся:

– Можно. Возьмешь с собой, фамилия Томилин.

– Есть! Разрешите идти?

– Иди. И, Рома…

Уже сделав шаг в сторону, оборачиваюсь на голос командира:

– Я, товарищ старший…

Оборвав меня жестом руки, командир улыбается и внятно, громко произносит:

– Вломи им, Самсон! Так, чтобы аж жарко стало!

Усмехаюсь в ответ – и чувствую, как в груди разгорается злобный такой, яростный азарт.

Прохожу вдоль бойниц в поисках второго номера – и тут же замечаю снайпера. Подойдя к Гриневу, здороваюсь.

– Ну что, Саня, видел, как нас фашистские пулеметчики выбивают по одному?!

Вроде бы и не хотел, чтобы звучало со злом, но прозвучало – и с вызовом, и с гневом, и с обидой… Не сразу я разглядел, какая горечь застыла в глазах младшего сержанта, а то бы промолчал. Но слово не воробей, и снайпер мне ответил хриплым, надломленным голосом:

– Рома… У меня у СВТ прицельная дальность максимум восемьсот метров. А фрицы в вас больше чем с километра садили, а еще между вами и дотом сотня метров. Мне, чтобы их достать, нужно было вперед окопов выползать. Да и в этом случае какая может быть точность на предельной дистанции?!

Поняв, что был несправедлив к сослуживцу, ободряюще хлопаю его по плечу:

– Прости. Что-то нашло на меня… Но несправедливо. Прости!

Гринев лишь кивает, пряча глаза. Однако я успеваю разглядеть в них слезы. На душе становится как-то муторно, гадко.

– Бойцы! Кто здесь Томилин?

– Я! – отвечает мне довольно худой паренек с неуловимым налетом интеллигентности во взгляде.

Несколько удивленный, на всякий пожарный уточняю:

– Ты пулеметчик?

Боец уверенно кивает, а я задним умом понимаю, что все более-менее сложные специальности в армии, начиная с того же пулеметчика, требуют определенного интеллектуального развития и хотя бы начального технического образования. Деревенских нельзя назвать глупыми, но в большинстве своем они не так хорошо разбираются в технике. В отличие от городских ребят с полным школьным образованием.

– Значит, так: ты мой второй номер – это приказ старшего лейтенанта Михайлова. Что приказываю, то и делаешь, это ясно?

Очередная особенность нового меня, о которой я раньше даже не догадывался: командирские нотки в голосе и безапелляционный тон. Как, кстати, и легкое удовольствие от того, что теперь я могу кому-то приказывать и кем-то командовать. Красноармеец согласно, уверенно кивает, чем в определенной степени располагает к себе.

– Звать-то тебя как?

– Евгений.

– Ну, а меня Роман. Пошли.

Уже располагаясь на ступеньках у спуска в дот, я понимаю, насколько более сложная теперь стоит передо мной задача: ведь фрицы могут спокойно занять наши окопы и, укрывшись, бить по мне с кинжальной дистанции в сто метров. Считаные секунды лихорадочно соображаю, как лучше поступить: пытаться не дать им занять ячейки, встретив огнем с оставшихся между нами двухсот метров? Но ведь тогда опять могут сработать пулеметчики-снайперы… Или же открывать огонь непосредственно по штурмовой группе, атакующей дот? Так ведь гранатами забросают, шакалы…

– Ну что, Женя, набивай диски!

Жиденький гарнизон дота вяло огрызается единичными выстрелами, хотя я точно знаю – один снайперский выстрел Гринева наверняка находит свою цель. Но этого все равно недостаточно, чтобы прижать немцев. Сделав выбор, я крепко упираю сошки пулемета в землю, плотно прижимаю приклад к плечу и мягко тяну за спуск.

Пулемет отзывается короткой, прицельной очередью, срезавшей одного из бегущих. Приободрившись, смещаю прицел влево, на вскочившую было группу фрицев – вторая очередь.

– Лежать, обезьяны!

В мою сторону начинает бить расчет с ручным МГ, но в первую секунду веер пуль проходит выше над головой, ударив по бетону. А дальше я будто вычленил сухой выстрел «светки» – и рокочущий рев вражеского пулемета обрывается.

– Молодец, Саня!!!

Тут же ловлю в прицел второго номера вражеского расчета и прежде, чем он успевает продолжить стрельбу, короткой очередью опрокидываю его на спину.

– Готов голубчик…

Бой длится ровно сорок минут – а показалось, что пролетел всего за пять, не более того. Но теперь – спасибо фрицевскому унтеру! – у меня самовзводные механические часы. И я могу точно определять время. Даже как-то не по себе стало…

Не знаю, можно ли назвать это чудом, но мы сумели удержать врага на той самой дистанции, на которой и встретили, – двести метров. Хотя справедливости ради стоит отметить, что утром на наше отделение наступало человек сто при поддержке пяти-шести пулеметных расчетов и под прикрытием снайперов. А в этот раз мы отражали атаку взвода, даже, быть может, меньше. И по какой-то причине пулеметчики-снайперы меня не достали. Может быть, нам «посчастливилось» вырыть окопы на границах досягаемости их огня, а оставшиеся сто метров оказались уже за пределами эффективной стрельбы МГ. Может, и действительно так… Но скорее всего, я просто оказался вне зоны их видимости (был чем-то прикрыт?), или же враг сосредоточился на других целях.

А вот наш снайпер отработал на отлично, лучше, чем когда-либо! Убийственный огонь Гринева одного за другим выбил три пулеметных расчета, пытавшихся меня подавить. Также он уничтожил нескольких унтеров, организующих атаку, и, возможно, убил вражеского офицера. В любом случае именно его стрельба внесла сумятицу в ряды наступающих, лишив их средств усиления. Я же, расстреляв все диски и опустошив цинк (заодно перегрев ствол, фактически лишившись оружия), отправил человек пятнадцать фрицев в их долбаную вальхаллу. Они же ведь себя наследниками древних богов считают, за чистотой расы следят, гребаные арийцы! Но, по-моему, летящей пуле все равно, кого убивать – немца, русского ли, цыгана или еврея. Что и было наглядно доказано – всякий раз, когда поднималась группа немцев, я давал им встать и тут же бил на первых шагах. Рядом азартно стрелял из самозарядки Томилин, внося свою лепту в схватку и предупреждая о попытках рывка, которые я не замечал. Конечно, тут важнейшую роль играл снайпер: видя, что я сосредоточил огонь на одной группе, а другая в это время прорывается к доту, он тут же открывал по ней огонь.