Кельтская загадка - Лин Гамильтон

— Да, всякий раз. Он принимал ее очень близко к сердцу.

Я хотела расспросить об этом, но тут услышала, как меня зовут с вершины холма над пристанью. Ко мне подбежал Майкл Дэвис.

— В гостинице мне сказали, что вы как будто спустились сюда, — тяжело дыша, сказал он. — Оно исчезло!

— Что исчезло?

— Указание Бреты! — воскликнул он. — Кто-то забрался в сейф и стащил ее конверт.

Как ни чудесен был котел Дагды, он представлял собой лишь один из четырех великих даров, по одному каждому городу, из которых появились дети богини Дану, и у каждого есть своя история.

Котел изобилия, который никогда не пустел, был принесен в Ирландию из Муриаса. Из Фалиаса был принесен Лиа Фаль, камень, который рычал и пел, когда на него вставал настоящий король Ирландии. Кое-кто говорит, что богиня Tea принесла его с востока в Тару, поэтому он представляет собой камень судьбы и должен находиться там, где правит верховный король скоттов. Многие думали, что они будут королями в Таре, но всего несколько человек слышали, как рычит и поет Лиа Фаль.

Этот камень не должен был покидать Ирландию. И не покидал. Однако Фергус, сын Эрка, попросил своего брата Муртага переправить Лиа Фаль на остров Айона,[12]чтобы Фергуса там могли короновать. Исполненный заботы о брате, Муртаг отправил камень за море. Потом Кеннет Второй[13]перевез его в Скон.[14]

И что произошло потом с этим даром богов? Его увезли проклятые англичане! Чего только мы не вытерпели от них! Жестокий Эдуард Первый[15]увез камень судьбы и поставил его под английским троном. Эдуард думал, что вместе с камнем получил и силу, но хоть раз, спрашиваю я, англичане слышали, как он рычит? Хоть раз слышали?

Кое-кто говорит, что камень, который сейчас находится в Таре почти в центре города, и есть Лиа Фаль. Но он не издает никаких звуков, и если это Лиа Фаль, то его волшебная сила покинула нас.

Еще кое-кто говорит, что англичане положили под свои королевские задницы обыкновенный камень. А Лиа Фаль спрятан, ждет лучших времен, ждет, что его найдут.

— Боюсь, вы сочтете нас нелюбезными, — сказала Маргарет Бирн, она умело разливала чай в изящные чашки цвета слоновой кости, перед этим властно удалив нервную Дейрдре, которая раздражающе стучала посудой. — Обстоятельства… — добавила она, тактично опустив глаза. — Надеюсь, вы понимаете.

Несмотря на изящное окружение и надменность, с которой принимали нас, в комнате ощущалась напряженность. Мне казалось, что Алекс и я, поспешившие во «Второй шанс» по просьбе Майкла и Бреты разобраться с деталями исчезновения конверта из сейфа, прервали какую-то драматичную сцену. Если да, то об этом никто не заикнулся.

Маргарет смотрела на меня, ожидая ответа. Она снова была изящно одета, опять Шанель и опять черное, на ней были шелковая блузка, юбка и туфли, которые выглядели очень дорогими: из змеиной, вполне подобающей ей, кожи. На ее лице со старательно нанесенным макияжем застыло выражение легкого удивления — результат, недобро подумала я, многих косметических операций. Но тем не менее она была привлекательной. С виду ей было под пятьдесят, но я думала, что она лет на десять старше. Она сидела на фоне двух написанных маслом портретов: Эмина Бирна в более счастливые времена и еще одного мужчины — судя по тонким губам и решительно сжатым челюстям, ее отца.

Рядом с ней сидела старшая дочь, Этне, с виду чуть ли не ровесница матери, одетая почти так же, как она, только в мягкий оттенок синего. Однако если Маргарет выглядела элегантно, то Этне несколько старомодно, даже безвкусно для своего возраста. В общем разговоре она ограничивалась одобрительными кивками, когда мать говорила, и нахмуриванием бровей, когда мать хмурилась, что происходило часто.

По другую сторону сидела Фионуала. Было видно, что дочь номер два не унаследовала утонченности матери. Платье ее, хоть и дорогое, было тесновато в раздавшейся талии. Брошка с искусственным бриллиантом выглядела слегка безвкусно. Внимание ее было почти целиком сосредоточено на собственных руках.

«Нелюбезными!» — подумала я, размышляя о первых словах Маргарет и сидении лицом к лицу с тремя ведьмами. По пути сюда мы были вынуждены съехать с дороги и едва не врезались в живую изгородь из фуксии, потому что навстречу нам мчался Конал О'Коннор, вчерашний хищник с утеса, лицо его было искажено, как я решила, яростью. Увидев нас, он даже не сбавил скорость.

— Машину он водит так же, как лодку, — негромко сказал Алекс, высказав те же мысли, что были у меня, когда я выезжала снова на дорогу под звук царапающих дверцу машины веток. Мы с Алексом пришли к одному и тому же выводу о личности шкипера лодки, опрокинувшей нашу.

Маргарет тоже явно была в очень скверном настроении, когда мы появились. Один из двух адвокатов семьи — кто именно, я не знаю, как раз уходил, когда мы приближались к парадной двери.

— Поверьте, я очень сожалею об этом, — услышала я его слова, когда он пожимал ей руку, затянув рукопожатие дольше, чем необходимо. — Искренне сожалею. Посмотрю, что удастся сделать.

И, отрывисто кивнув мне и Алексу, прошел мимо нас. О чем бы он ни сожалел, это омрачило и без того безрадостный взгляд Маргарет на жизнь. Она почти не разговаривала, сопровождая нас в дом. Нет, слово «нелюбезные» было не самым подходящим для описания этой семейки.

— Конечно, — тем не менее ответила я на ее просьбу о понимании. — Нам с Алексом очень неловко, что наше присутствие усиливает стресс, который вы и члены вашей семьи испытываете в столь горестное время.

Право, иногда я бываю тише воды, ниже травы.

— Да, конечно, — подтвердил Алекс. Все покивали друг другу, создав совершенно ложное впечатление согласия.

* * *

Разговор еще несколько минут продолжался в том же духе: неискренние любезности наслаивались на приевшиеся сантименты, Этне кивала в поддержку каждого слова матери. Потом, устав от усилий быть деликатными друг с другом, постепенно перешли к делу. Пока мы попивали чай, я старалась разобраться в своем окружении. В окно я увидела, как Шон Макхью, муж Этне, прошел в глубь сада. На нем были твидовый пиджак с кожаными нашивками на локтях, сапоги и кепка. Я вспомнила, что Эмин сравнил Макхью с английским сквайром, и отметила, что сравнение было уместным. Майкл Дэвис работал в саду, тайком бросая взгляды в сторону дома, возможно, в тщетной попытке увидеть, чем мы занимаемся. Он наклонялся и распрямлялся, выдергивая сорняки и расправляя растения, в бодром темпе, и это зрелище успокаивало меня. Оно было самым приятным во «Втором шансе».