Та, что правит балом - Татьяна Полякова

— Выпей воды, — сказал он еще раз, бросил в стакандве таблетки, поясняя:

— Здесь снотворное. Тебе надо уснуть.

В нем чувствовалась странная неловкость, и это удивило. То,что он здорово злился, понятно, и то, что поспешил вынуть меня из петли, тоже:осложнения ему не нужны. Хотя моя смерть вряд ли особо повлияла бы надальнейшее. Ден из тех, кто готов к любым ситуациям.

Я взяла стакан и покорно выпила, лишь бы отделаться от него.Но он не уходил. Взяв у меня из рук стакан, поставил его на тумбочку и прошелсяпо комнате. В походке ощущалась нервозность, и чувство растерянности непроходило, что по-прежнему сбивало с толка.

— Что вдруг на тебя нашло? — буркнул он.

Я молчала, он терпеливо ждал, и я наконец ответила, хоть ине видела в том смысла:

— Дашка…

— Вот оно что, — удовлетворенно кивнул он, словновсе разом стало для него понятно. — Не стоило тебе к ней привязываться…

Да, именно так: сама по себе ее жизнь не имела никакогозначения, просто я допустила непростительную ошибку.

— Слушай, а тебя не смущает, что ты только что убилдвадцать восемь человек? — с неизвестно откуда взявшимся любопытствомспросила я.

Он как раз шагнул к окну, но повернулся, взглянув сизумлением, и засмеялся. Затем сел в кресло, раздвинув ноги, и, опершись на нихруками, с усмешкой спросил:

— Не поздновато задумалась, дорогая? О таких вещахстоило поразмышлять раньше, до того, как ты полезла в это дерьмо.

— Значит, не смущает, — констатировала я.

Его это разозлило.

— Я выполняю работу, за которую мне платят. Вот и все.Это не моя война. Пусть те, кто ее затеял, пекутся о своей душе. И твойприпадок совестливости сейчас совсем некстати. Так что советую тебе не валятьдурака.

— Один умный человек сказал: покаяться никогда непоздно.

— Это не его распяли благодарные слушатели? Что ж,валяй, кайся. Выйди на площадь, поклонись на четыре стороны и попроси прощения.Как думаешь, за все твои грехи пожизненное тебе уже набежало или нет? Ну,лет-то на пятнадцать ты точно успела наворотить, я прав? У тебя будет времязамолить грехи.

— Катись отсюда, — устало сказала я.

— Вот что, милая, — еще больше разозлилсяДен. — Твоя попытка почистить совесть гроша ломаного не стоит. Дешеваямелодрама. Кому и что ты хотела доказать? Какой говенный мир вокруг и какая утебя прекрасная душа? Ах, бедную девочку злые дяди заставили делать плохиевещи, а она пошла и удавилась. Чего ж хорошей девочке мешало держаться подальшеот плохих дядей? Поздно, дорогая, поздно.

— Ты прав, — кивнула я. — А теперь катисьотсюда.

Я в самом деле считала, что он прав. Прав, как ни противноэто сознавать. И, даже отдав свою никчемную жизнь, Дашку я не верну. Онпродолжал сидеть в кресле, с ненавистью глядя на меня. И уходить не собирался.

— Вот что я тебе скажу, — продолжил он. —Завтра ты проснешься и начнешь цепляться за свою жизнь. И успеешь еще многочего натворить. Такие, как ты, любят тешить себя мыслями о совести и при этомпакостить ближним. Хочешь знать, как ты кончишь? Старой пьяницей, никому ненужной и самой себе противной. Если тебя, конечно, не пристрелят раньше.Ненавижу таких, как ты, — по слогам произнес он.

— А как ты видишь свое будущее? Выйдешь на пенсию ибудешь разводить цветы? Один знакомый придурок всерьез об этом мечтает.

— Неужели? — Ден вдруг рассмеялся, запрокинувголову. — Забавно. Значит, Ник решил разводить цветы на пенсии?

— С чего ты взял, что я говорила о Нике?

— А ты имела в виду кого-то другого?

— Значит, вы знакомы, — констатировала я.

— Более или менее. Но цветы для меня новость. Дорогая,я очень хорошо знаю вашу лавочку, и кто там чего стоит, тоже. И о тебе я знаювсе. Больше, чем ты сама о себе знаешь. Шлюха, дрянь, а теперь еще идура. — Он поднялся и шагнул к двери. — Сладких снов, дорогая.

Я натянула одеяло на голову, надеясь, что таблетки скороначнут действовать. Хорошую перспективу он нарисовал. А что, он ведь и в этомправ. Начну жить как ни в чем не бывало: слушать Ника, бояться за свою шкуру… Ивдруг мне стало смешно. Я даже вслух хихикнула в темноте, еще плохо понимая,что происходит. И тогда поняла. Я больше не боюсь. Ни этого типа за стеной, ниНика, никого. Ден прав: вряд ли я доживу до старости. Но и это не пугало.

Потом, через много месяцев, я вспомню сегодняшний разговор.И вновь меня поразит, как странно распоряжается нами судьба. Для Дена было былучше, оставь он меня висеть в ванной. К сожалению, для меня тоже.

Проснувшись, я опять увидела его. Он спал, сидя в кресле втрех шагах от меня. Должно быть, все-таки подстраховывался, несмотря на своислова и опасаясь, что моя мелодраматическая выходка может иметь продолжение.Лицо его с приоткрытым ртом казалось очень мирным и чуть глуповатым. «Я могуего сейчас убить», — вдруг подумала я и почувствовала, как вспотели руки исердце застучало быстрее. Ден проснулся, резко открыл глаза. Несколько секундмы сидели, впившись взглядом в зрачки друг друга, словно две кошки, которые ещене знают, что делать — пойти рядом, принюхиваясь, или вцепиться в противника.Он нахмурился и спросил неожиданно мягко:

— Как ты?

— Отлично, — ответила я.

— Мы не могли допустить, чтобы его смерть как-тосвязали… — заговорил Ден и смешался.

Он вел себя странно. Черт знает, что происходило в егоголове. Теперь он сидел почти спиной ко мне, и я видела его затылок, и чуть в профильвисок, и ухо, плотно прижатое к черепу. В его облике вновь проступило что-тозвериное, мощное, безжалостное. «Он думает обо мне», — решила я. Дензакурил, нахмурился, должно быть, оценивая обстановку. Я точно читала егомысли. Бабам он не доверял и теперь прикидывал, способна ли я поломать емуигру. Он повернулся и успел поймать мой настороженный взгляд.

— Сможешь спуститься вниз? Или сказать, чтобы завтракпринесли сюда?

Каждая лишняя минута, проведенная с ним, представляласьневыносимой. Но когда я оказалась среди людей, ставших уже привычными, вновьуслышала разговоры о теракте и бедной Дашеньке, поняла, что долго не выдержу.

— Пойду к морю, немного прогуляюсь, — сказала я.