Чему улыбается Джоконда? - Александр Питкин

суть дела». Та объясняет, что, мол, в списке опечатка, очевидно. Потому как руководителю группы отдела четыре – такому-то, по инструкции полагается премия не более пятисот семидесяти рублей, а в списке у него семьсот стоит. Юрий Васильевич объяснил ей, откуда ноги растут. Она аж вспотела, глазами-горошинками моргает и заявляет: «Нет, Юрий Васильевич, я такой документ подписать не могу». Юрий Васильевич попросил список, поставил в графе «главный бухгалтер» свою вторую подпись и дату. И со словами: «Посмотрите другую инструкцию, где сказано, что я имею право на вторую подпись вместо главного бухгалтера. И не тяните с выплатой».

Через неделю мне, копейка в копейку, как и завещал великий Ю. Д. Маслюков, выплатили семьсот рублей. Сумма приличная, трать, не хочу! Цветной телевизор уже есть, в прошлом году купил. Семья не бедствует. Долгов пока не накопил. А вот по городам и весям мотаюсь, а зимней шапки, приличной, нет. Надо присмотреться. Подхожу к Фрунзенскому универмагу, на улице очередь стоит.

Спрашиваю: «Что дают?» В ответ: «Кроликовые шапки с козырьком по двадцать два рубля выбросили» (Современный читатель подумает, что за жаргон: «дают», «выбросили», ведь правильно то: «продают», так вы ошибаетесь, мои молодые соплеменники, во времена нашей молодости, слово «продают» звучало вульгарно, как-то не по-социалистически.)

Поднялся на третий этаж, подхожу к отделу «Головные уборы». Очередь раскалена до предела, задние скандируют: «По одной в руки!!!» Посмотрел издалека на образец. Ужас! Выглядит бесформенно, мех дыбом, словно кролика перед смертью пытали. А этот дурацкий козырек, типа огрызок от арбузной корки. Сколько кроликов зря загубили? Ну теперь всех ленинградцев мужского пола можно будет по шапке узнать.

Присмотрелся, что-то приличное лежит на полке. Спрашиваю заведующую отделом: «А что это за экземпляр, вон на той полке?» Заведующая огрызнулась: «Гражданин, не мешайте работать и без вас тошно!» Я не отстаю, требую пропустить, примерять то, что на почетном месте лежит. Заведующая, гнусным голосом говорит: «Чего ее мерить, это же „бобер“. Вам на него год работать надо, судя по вашим очкам». Ну, думаю, торговка паршивая, на грубости нарываешься. Культурно, как и положено интеллигенту-очкарику, спрашиваю жалобную книгу. Глаза сощурила, на меня как на врага народа смотрит и кричат: «Маша, покажи гражданину „бобра“. Я протискиваюсь между контролерами за порядком в очереди и пытаюсь проникнуть к заветному образцу. В очереди слышали мою перепалку с продавцом, они молчат. Задние орут: «Опять блатные лезут. Не пущать!» Завидущая успокаивает особо нервных: «Да помолчите, хоть вы! Он за „бобром“, который стоит как вся ваша очередь!» Притихли, шепчутся, мол, наши люди таких денег на шапку не тратят. Явно сберкассу ограбил. Гастролёр!

Примеряю «бобра», Маша волнуется: «Осторожнее, пожалуйста». Успокаиваю: «Не волнуйтесь, Маша, я руки мыл сегодня с мылом». Надел, в зеркало любуюсь. Размер подходит, выглядит достойно, мех искрится.

«Беру, выписывайте чек». Маша, аж в лице переменилась, бегом к заведующей за чеком. Та Марусю вместо себя поставила и с бланками чеков ко мне спешит. Торопится, выписывает, сумму прописью ставит: пятьсот рублей, с улыбкой протягивает мне чек и ласково так, говорит: «Вот накоплю денег, зятю такую же куплю». Я беру чек и говорю: «Повезло вашему зятю с тещей, привет ему передавайте!» Оплатил в кассе чек, забрал «бобра» и домой обновку обмыть следует, чтобы не линяла. В остатке двести рублей от премии, жене и сыну на подарки.

Совершенно секретно

На очередной планерке начальник первого отдела Волгарев Владимир Павлович докладывал мне о результатах ежегодной плановой проверки состояния и хранения секретной документации в спецархиве института. Голос его дрожал, что было несвойственно для бывалого служаки. Спросил все ли у него в порядке со здоровьем.

«Здоровье в порядке», – ответил он. – ЧП в спецархиве, пропал совершенно секретный документ».

Повисла пауза.

– Что представляет из себя этот документ, и кто им пользовался до утраты?

– Инструкция по составлению отчета на мобилизационный период промышленных и оборонных объектов, – ответил Владимир Павлович. Затем передал мне формуляр документа со списком пользователей. Знакомились с документом всего двое.

– Объяснительные записки взяли у них?

– Пока нет. Ведем тщательные поиски документа, может завалился куда-то, бывали такие случаи в моей практике.

По инструкции мы обязаны срочно сообщить о пропаже в районный отдел КГБ и в режимный отдел министерства.

– Готовьте докладные, – распорядился я. – Если есть еще экземпляр документа, принесите мне для ознакомления.

Внимательно изучаю текст инструкции. Таблицы, вопросники, пустографки. Где же сведения, составляющие государственную тайну? Не нахожу. Начинаю повторно внимательно читать. В предисловии есть ссылка на приказ министра с грифом «совершенно секретно», однако, суть приказа не раскрывается. Изучаю инструкцию № 00116 «Перечень сведений, составляющих государственную тайну». Согласно этой инструкции, утерянный документ никак не тянет на гриф «совершенно секретно», в лучшем случае – «для служебного пользования». А это совсем другая мера ответственности за утрату.

Выяснил, кто автор злополучного документа. По положению гриф секретности документа определяет исполнитель. Им оказался старший научный сотрудник Московского НИИ Министерства оборонной промышленности СССР. Пытаюсь найти контакты с исполнителем по закрытой связи министерства. Нахожу, работает. Уже проще, надо встречаться для очной беседы. Попробовать убедить его изменить гриф секретности. Договорились встретиться на следующий день в ресторане «Пекин» на Маяковской площади рядом с министерством. В два часа дня встретил его у входа в ресторан, выбрали столик у окна и заказали обед. Василий Иванович, так звали старшего научного работника, был не против пшеничной водочки. Графинчик постепенно убывал, закуски исправно подносили. Разговор приобретал деловой характер. Василий Иванович согласился с моими доводами насчёт завышенного грифа секретности и, смакуя котлетой по-киевски, пояснял мне суть дела. Оказывается, для того, чтобы получать тридцатипроцентную надбавку к окладу за секретность, он должен выпускать секретных работ не менее пятидесяти процентов от общего объема.

«Нет в этом ни чего удивительного, так делают все», – объяснял он. Я клоню в свою сторону – насчёт понижения грифа секретности. Он ищет причины почему это невозможно.

«Гриф секретности устанавливаю я, а снять или понизить его может только ПДТК (постояннодействующая техническая комиссия) под председательством директора института. Так что и рад бы помочь, но увы». Пытаюсь объяснить серьёзность сложившейся ситуации. И у меня нет других вариантов, как довести дело до логического конца. Вопрос стоит даже не о степени наказания, в конце концов не тридцать седьмой на дворе, переживем. Тебе же будет проще выкрутиться из создавшейся ситуёвины. Наш ученый муж мотает головой и разводит руками, мол, рад бы в рай, да грехи не пускают. Смотрел я на него и думал, как такие ограниченные люди могут