США. PRO ET CONTRA. Глазами русских американцев - Владимир Соловьев

А вот образчик альтернативной истории в несколько ином жанре — книга известного журналиста Джеффа Гринфилда «T en Everything Changed» (переведем это как «Тогда все было бы иначе»). Это уже не совсем проза, а скорее публицистика, нон-фикшн, хотя, несомненно, с элементами фантастики, что неизбежно. Автор берет три примера из недавней американской истории. Убийство Джона Кеннеди было такой грандиозной трагедией, что мало кто помнит, как его пытались убить раньше, сразу после избрания, еще до инаугурации, но та попытка провалилась. А если бы удалась? Что, если бы, наоборот, не удалось убийство другого Кеннеди — Роберта? Что, если бы, наконец, Джеральд Форд выправил свой промах во время президентских дебатов и одолел на выборах Джимми Картера? Можно не соглашаться с предположениями журналиста, но что у него не отнимешь, так это профессионализма и опыта: он был спичрайтером Роберта Кеннеди, работал на Си-би-эс, Си-эн-эн и Эй-би-си.

Самая парадоксальная, невероятная, фантастическая, но, по мнению автора, вполне возможная — третья история. Президентом становится Форд, которым крутит-вертит, как ему заблагорассудится, Генри Киссинджер, профессиональный и циничный политик. Никакой борьбы за права человека, бойкота московской Олимпиады и конфронтации с Советским Союзом, а, наоборот, продолжение реалполитики, детанта и тайной дипломатии. Однако главное и далеко идущее фиаско картеровской политики — Иран, где США допустили приход к власти исламских фундаменталистов во главе с вернувшимся из Франции аятоллой Хомейни, с чего и начался исламский обвал и длится по сю пору. По версии Гринфилда, духовный вождь исламской революции не успевает возвратиться на родину, а погибает в Париже в автомобильной катастрофе по пути в аэропорт, что выглядит ненужной натяжкой — это уже литературщина. Зато вполне убедительно, как Форд с Киссинджером предотвращают приход к власти исламистов и, не обращая большого внимания на нарушения прав человека в Иране, обеспечивают постепенный переход там от единоличной власти шаха к коалиционному правительству, которое включает и парочку умеренных аятолл, но те наотрез отказываются от какого-либо альянса с Хезболлой. Благодарный Америке Израиль идет на уступки в переговорах с палестинцами и резко сокращает рост еврейских поселений на Западном берегу Иордана. Опять натяжка: на этот раз — либеральная. Как тогда, так и сейчас израильтянам по-любому не с кем вести переговоры — палестинцы всех направлений не признают их право на существование.

По ходу дела прихватывает автор и ряд других альтернативных вопросов. Что было бы с Новым курсом и Второй мировой войной, если бы удалась попытка покушения на Франклина Делано Рузвельта в 1933 году? А что, если бы, наоборот, не удалось убийство Джона Фицджеральда Кеннеди в Далласе 23 ноября 1963 года? Вопросы, вопросы, вопросы.

Можно спорить и оспаривать предлагаемые разными авторами варианты альтернативной истории, однако роль случайности в мировой истории — несомненна. География, топография, этнография, климат, идеология, религиозный антагонизм, терроризм, борьба за прибыль и богатство, массовые миграции — что еще, я знаю? Это, конечно, основные, базовые двигатели истории. Но неудавшееся или, напротив, удавшееся покушение, пропущенная встреча в верхах, изменение в погоде, а значит, и в расписании политиков, неудачный выбор слов во время выступления или дебатов — и устоявшийся вроде бы ход истории летит вверх тормашками.

Вот именно: нос Клеопатры.

Авраам Линкольн сегодня самый востребованный из президентов США. На то есть веские причины. Не только сама личность этого, вероятно, самого яркого и незаурядного из всех американских президентов, но легко просматриваемые исторические аналогии и параллели настоящего с прошлым: политическая расколотость страны. Одна страна, а фактически — две нации. Так, впрочем, было почти всегда. Но сейчас, в преддверии, а теперь в результате последних президентских выборов — особенно. В схожей ситуации Линкольн послужил спасителем отечества, хотя спасение пришло через кровавую Гражданскую войну и трагическую гибель самого президента. Помогут ли уроки истории избежать на этот раз таких нежелательных, мягко говоря, последствий? Вот почему Линкольн всем сейчас позарез. Тем более — политикам. Стоит ли удивляться, что два последних президента диаметральных идеологий — Барак Обама и Дональд Трамп — клянутся не только его именем, но и на личной Библии, принимая президентскую присягу.

Но Линкольн не только эталон президента и президентства в годину тяжких испытаний. Он как-то ощутимо и веско присутствует в американской повседневности. Его феноменальная личность до сих пор неистребимо привлекательна для соотечественников. На него ссылаются, его охотно цитируют, сочувственно и ревизионно прокручивают его личную жизнь. А популярность Линкольна зашкаливает нынче повыше голливудских суперзвезд. Нынче его зовут «старина Эйб». Каждый год ему справляют день рождения. Подсчитывают, сколько бы стукнуло сегодня. Что ж, вполне жизнеспособный возраст, коли Авраам Линкольн до сих пор настырно торчит в современности как ее коренная мета. Он не только популярен, он насущно потребен сегодня — как тот живительный и — пока что — неиссякаемый источник, что исподволь подпитывает национальное самосознание и самоощущение.

Проломившись сквозь полтора столетия, Линкольн неотвязно и жизнетворно пребывает в американском настоящем и явно метит в будущее.

История Соединенных Штатов так молода, что прошлое еще не отвердело в былое, не отделилось физиологически от настоящего. По сравнению с тысячелетней панорамностью европейских государств, где крупный факт Новейшего времени тут же обезврежен, укорочен, почти стерт этой всепоглощающей обратной перспективой, два коренных события американского прошлого — Война за независимость и Гражданская война — стоят четко и выпукло в глазах современности.

У Америки нет позавчерашнего дня, все было только вчера и живо помнится народу. Если европейские страны, включая Россию, сбросив невыносимый груз истории в анналы, академии, музеи, выработали в себе — из чистого инстинкта выживания — короткую память на прошлое, то в Америке, где история еще не выбродила в законченный результат, память на прошлое — очень длинная, мучительная и невероятно дробная.

Не буду говорить о назойливом присутствии в американском сегодня Джорджа Вашингтона и Томаса Джефферсона со всей мелочовкой их личной жизни и государственной службы. Они — представители «золотого века» гражданского идеализма и политической невинности Америки, утраченной навсегда после Гражданской войны с ее сокрушительными уроками.

Этот процесс нравственного самоанализа, на уровне всего народа, идет с переменной интенсивностью по сю пору. Гражданская война еще точно не отстоялась в исторический факт, не свернулась в прошедшее время, а бродит желчью и кровью в настоящем. Песни времен той войны с 1861 года звучат на каждом перекрестке Америки, под эти старомодные мелодии и напевы отплясывают не только пенсионеры на летних танцплощадках, но и панки вкупе с рокерами в грохочущих дискотеках.