Инженю - Александр Дюма

Потом, когда воцарилась полная тишина и внимание зала стало безраздельным, Малуэ начал:

— Господа, передо мной стоит трудная задача — поведать вам о страданиях одной расы, которая кажется проклятой, но, тем не менее, она не совершила ничего, чтобы навлечь на себя это проклятие. По счастью, дело, защищаемое мной во имя гуманности, — это дело всех чувствительных душ, и ваша симпатия поможет мне там, где мне не хватит таланта.

Случалось ли вам, господа, когда в конце изысканного обеда вы смешиваете два дополняющих друг друга вещества — сахар и кофе, что служит необходимым завершением подобного обеда; когда вы, удобно расположившись в креслах, на мягких подушках, прежде чем выпить кофе, долго, с наслаждением вдыхаете его дивный аромат, долго его смакуете, а ваши губы, если можно так выразиться, капля за каплей всасывают эту живительную жидкость, — случалось ли вам хотя бы однажды задуматься над тем, что за этот сахар и за этот кофе, доставляющие вам блаженство, многие миллионы людей заплатили своей жизнью?

Вы догадываетесь, о ком я хочу сказать, не так ли? Я хочу говорить о тех несчастных детях Африки, кого, как всем известно, приносят в жертву чувственным прихотям европейцев, с кем обращаются как с вьючными животными, но кто все же суть наши братья по природе и перед Богом.

Одобрительный шепот воодушевил оратора. Все эти элегантно одетые, напудренные, надушенные мускусом и амброю мужчины, все эти очаровательные, украшенные кружевами, перьями и бриллиантами женщины согласились с Малуэ, изящно кивая и признавая тем самым, что именно они — братья и сестры негров Конго и негритянок Сенегала.

— Но сейчас, о сострадательные сердца, — продолжал Малуэ, прибегая к присущему тому времени сентиментальному пафосу и пользуясь главным образом ораторским приемом обращения, — прошу вас не забывать, что все, о чем я буду вам говорить, — это отнюдь не роман, набросанный в общих чертах в надежде занять ваш досуг; это правдивая история того немилосердного обращения, какому вот уже два века подвергаются ближние ваши; это крик стенающего и преследуемого человечества, который осмеливается затронуть вас и разоблачить перед всеми народами мира те жестокости, чьими жертвами стали эти несчастные, — короче говоря, негры Африки и Америки молят своих защитников о помощи, с тем чтобы эти защитники ради их спасения воззвали к суверенам Европы и потребовали у правосудия покончить с теми ужасными страданиями, которыми терзают негров от имени монархов. Неужели вы не внемлете их мольбе? О! В их защиту подадут свой сильный и суровый голос мужчины, мы услышим тихий и умоляющий голос женщин, и короли, которых Бог поставил своими наместниками на земле, признают, что подвергать столь гнусному обращению создания, сотворенные, как все мы, по образу Божьему, — значит наносить оскорбление самому Богу.

После этого пассажа одобрительный шепот сменился рукоплесканиями. Вместе с тем было ясно, что вводная часть речи вполне удовлетворила слушателей, и общее желание, хотя пока вслух не высказанное, вынуждало оратора перейти к теме.

Малуэ почувствовал необходимость приступить к главному и начал так:

— Несомненно, вам известно, что такое работорговля, но известно ли вам, как происходит эта торговля? Нет, вы не знаете этого или же бросали только беглый взгляд на это странное действо, когда одна раса торгует другой расой и одни люди продают других людей.

Если капитан невольничьего судна желает купить рабов, он подплывает к берегам Африки и предупреждает одного из князьков на побережье, что он привез из Европы товары и хотел бы обменять их на груз в двести — триста негров; после этого он посылает князьку, с кем хочет вести дело, образцы товаров, присоединяя к ним водку в подарок, и ждет.

«Водка — огненная вода!» — так называют ее несчастные негры. О, роковое изобретение, пришедшее к нам от арабов: это они подарили нам искусство дистилляции, но придумали его для того, чтобы извлекать духи из цветов, особенно из розы, столь прославленной в сочинениях арабских поэтов! — почему ты стало таким страшным оружием в руках жестоких людей, что тебя надлежит проклинать? Почему ты покорило, а главное, уничтожило больше народов, нежели огнестрельное оружие, которое было неведомо обитателям Нового Света и казалось им громом в руках новых богов?

Как видим, Малуэ пустился в самый возвышенный лиризм; за свою смелость он был вознагражден громом рукоплесканий.

— Мы сказали, что владелец невольничьего судна ждет, — продолжал оратор. — Увы! Долго ему ждать не приходится: с наступлением темноты он может видеть, как огонь охватывает деревню за деревней; в ночной тишине он может расслышать стоны матерей, у которых отнимают детей, плач детей, которых лишают отцов, и посреди всего этого — предсмертные вопли тех, кто предпочитает умереть сразу, нежели влачить жалкое существование вдали от семейного крова, вдали от неба родины.

Наутро на борту судна говорят, что нападение негритянского царька отбили, несчастные, которых хотели захватить в рабство, сражались с упорством отчаяния, а новый набег будет предпринят ближайшей ночью и товар сможет быть доставлен только на следующий день.

Когда опускается тьма, все — сражение, пожары и стенания — начинается снова; резня продолжается всю ночь, но утром работорговцы узнают, что им придется подождать до следующего дня, если они хотят получить требуемый груз.

Однако в ближайшую ночь рабы несомненно будут: разбитый царек повелел воинам набрать обещанных рабов в своих владениях; он приказывает окружить две-три принадлежащие ему деревни и, верный данному слову, выдает собственных подданных, будучи не в силах выдать работорговцу своих врагов.

Наконец, на третий день приводят четыреста негров, закованных в цепи; за ними бредут матери, жены, дочери и сестры, если нужны одни мужчины; ибо, если работорговцам необходимы и женщины, жен, дочерей и сестер приковывают к братьям, отцам и мужьям.

Тогда начинают расспрашивать и узнают, что за две ночи погибло четыре тысячи человек, чтобы царю-спекулянту удалось продать в рабство четыреста!

И не думайте, что это преувеличение. Я излагаю факты, рассказываю правду: капитан невольничьего судна — это капитан «Нью-Йорка»; царек, продававший своих подданных — это вождь племени из Барсийи.

О судьи, о монархи Европы, вы, что спокойно спите в своих дворцах, тогда как убивают вам подобных, неужели не ведаете вы об этих злодеяниях? Ведь творятся они от вашего имени! Так пусть вопли этих страдальцев перелетят моря и разбудят вас!

Теперь бросим взгляд на этот пустынный берег, который для страдальцев все-таки берег родины, — продолжал оратор. — Всмотримся в несчастных негров: голые, они лежат на земле, а европейские капитаны-работорговцы осматривают и ощупывают их.

Когда корабельные хирурги внимательно осмотрят тех из негров, кого они считают здоровыми, ловкими, сильными, хорошо сложенными и признают их годными для покупки, негров принимают на борт от имени капитана, так же как грузят лошадей и быков, и, так же как лошадей и быков, хирурги клеймят плечи негров раскаленным железом; на клейме ставятся инициалы названия корабля и фамилии капитана, купившего рабов.